Выгода задаром, выгода задаром.

«Такие люди, как вы, мистер Леви, ведут Англию к победе».

Сердечное рукопожатие, понимающий взгляд, приветственные возгласы сотен рабочих…

Тысяча девятьсот шестнадцатый и тысяча девятьсот семнадцатый годы прошли под все тот же мрачный монотонный гул войны, и Джулиус Леви, видя, что придуманная им марка тушенки обрела самостоятельную жизнь, обратил свой взор на другой предмет первой необходимости – обувь.

«Если эта война еще затянется, ее можно будет выиграть одними только ботинками», – рассудил он.

Наводнить рынок прочными армейскими ботинками и сделать так, чтобы их запасы не заканчивались, было несложно. Ботинки требовались дешевые и легкие. Однако следовало придумать некий штрих, который выделял бы их среди всех остальных. Ботинки «Леви». «Ботинки „Леви“ надевай и до Берлина дошагай». Разве могла британская армия, обутая в ботинки «Леви» и вскормленная тушенкой «Леви», проиграть войну?

«Поверьте мне, сэр, в тяжелое военное время проявляются все лучшие качества человека. Леви – настоящий патриот! Хоть он иностранец и еврей, но вкладывает весь данный ему Богом ум в общее дело. Министерство и правительство в целом должны брать с него пример. Он знает, что нужно человеку в окопах. Поприветствуем же мистера Джулиуса троекратным ура!»

Взять, к примеру, Грэнби-холл, в котором развернули полноценный госпиталь. Галерею и гостиные отдали под палаты, на террасе и на лужайках сада повсюду виднелись кресла-каталки и люди в синих пижамах[73]. Джулиус Леви, миллионер, пожертвовал своей прекрасной усадьбой в пользу раненых сынов Англии. Во владениях Леви в Каусе устроили санаторий. Охотничий домик в Мелтон-Моубрее[74] заколотили, мебель накрыли чехлами. И это далеко не полный список того, чем отец и дочь Леви пожертвовали ради Англии. Сами они занимали лишь половину резиденции на Гросвенор-сквер, а в редкие дни отдыха уезжали в Брайтон. Не было больше ни скачек, ни хождения под парусом в Соленте[75]. Многообразие униформ, в которых появлялась Габриэль, поистине поражало. Сначала она вступила в добровольческий медицинский отряд: скребла полы в госпитале, выносила кровавые отходы из операционных. Потом примкнула к сельскохозяйственным рабочим: ходила в брюках, таскала на плече грабли и вязанки сена, доила коров, кормила свиней. После этого сделалась официанткой в кафе отца: стоя за прилавком в чепчике и переднике, разливала по чашкам чай (чай «Леви), нарезала и раскладывала по тарелкам говядину (тоже «Леви», разумеется). Потом, снова в брюках, водила фургоны и грузовики – это новое занятие удачно совпало с ее неожиданным увлечением автомобилями. Затем организовывала благотворительные базары в пользу слепых, представления для раненых, концерты для бойцов, приехавших домой на побывку. Фотографии Габриэль не сходили со страниц еженедельных газет под заголовками «Габриэль Леви – неутомимая труженица тыла!».

И наконец, когда все эти занятия, требующие чрезвычайных физических усилий, ей поднадоели и она поняла, что помощь конкретному человеку и ценится выше, и удовлетворения приносит больше, Габриэль стала возить легкораненых офицеров на прогулки в Ричмонд-парк, а после переодевалась и шла куда-нибудь на танцы с офицерами в увольнении.

– Ваша девочка поступает просто замечательно, мистер Леви. Так благородно с ее стороны – отказалась от всех развлечений: от яхты и лошадей. Вы, наверное, так ею гордитесь!

Джулиус пожимал плечами и отмахивался от похвалы:

– Пустяки, все должны помогать родине. – И он незаметно подмигивал Габриэль.

Позже они возвращались домой на Гросвенор-сквер в «роллс-ройсе» – единственном их автомобиле, который не был реквизирован, глядели из окна на большое кафе на Оксфорд-стрит, в огромном подвале которого толпы перепуганных людей прятались от бомбежек, и Габриэль говорила, зевая и кладя голову Джулиусу на плечо:

– О, милый, какая у нас суматошная жизнь! Как мы вообще умудрялись находить себе развлечения до войны?

В тысяча девятьсот восемнадцатом году Джулиус Леви получил титул баронета.

– Ну и зачем он нужен? Я же не мальчиком родилась. И вообще, с чего это тебе титул дали? – удивилась Габриэль.

– А мне почем знать?

Покупайте ботинки «Леви», покупайте тушенку «Леви»! Троекратное ура!

– Знаешь что, Габриэль. Если эта война когда-нибудь кончится, продадим «Странницу» и купим паровую яхту в тысячу тонн. «Странница» уже тесновата.

– Знаю. Сама об этом думаю.

Троекратное ура в честь сэра Джулиуса – одного из величайших патриотов и влиятельнейших мужей Англии!

Покупайте крыс, больших жирных крыс, два франка за штуку – два франка за штуку.

Выгода задаром!

Ко времени подписания перемирия в ноябре тысяча девятьсот восемнадцатого года Джулиус Леви, баронет, увеличил свое состояние ровно на три четверти миллиона. Прибыль от тушенки и ботинок, в дополнение к колоссальной выручке от сети кафе по всей стране и от игры на бирже, сделали его, пожалуй, самым богатым человеком Англии. Большинству людей эти четыре года принесли горе и ужас, ему же – еще большее процветание.

«Великая война» стала для Джулиуса особым периодом, когда он постоянно испытывал неподдельный интерес и энтузиазм. Эти несколько лет были необычайно насыщенными, каждое их мгновение служило какой-то цели и открывало ему нечто новое.

Желание действовать было у него в крови, и сейчас оно нашло применение в полном объеме.

Долгие годы он жил, опережая свое поколение, война же принесла с собой стремительные перемены, и теперь он будто шагнул в свое время. Новый стиль жизни в постоянном движении и с напряжением всех сил был ему привычен; в условиях, когда одно рушилось, а другое создавалось, он чувствовал себя как рыба в воде. Ему были по душе и бурный промышленный рост, и жажда скорости, ему нравилось все, что рождалось в одночасье. Для него, не имевшего ни братьев, ни сыновей, ни друзей, прошедшая война не обернулась кошмаром. Ни Англия, ни Франция не были ему родиной, страдания миллионов его не коснулись.

Денежное выражение его успеха имело для него небольшую ценность. Когда состояние его приросло на три четверти миллиона, он только пожал плечами. Ему были важнее сама борьба за успех, удовольствие от сложного мыслительного процесса, возможность воспользоваться моментом, который упустили другие. Он презирал тех, кто позволил войне сломить себя, сдал свои позиции, стал тенью самого себя. Сколько его сверстников не выдержали этого испытания! Сколько пали жертвами заблуждений, превратились в морщинистых стариков! Им не хватило ума идти вперед, из-за своей нерешительности и чрезмерной чувствительности к ужасам войны они поддались слабости, отступили и не стали предпринимать ни малейших усилий, чтобы завладеть добычей, которая сама шла в руки.