До сих пор люблю детские передачи. В Колыче всегда смотрел «Вечернюю сказку» местной студии. Она начиналась с той же песенки, что в Ново-Вятске в давние времена. В интернате у нас эти вечерние тридцать минут были лучшим временем. Соберемся у телевизора в кучку, будто дома, в семье… На экране — сказочный городок, часы на башне, и начинается песенка. Мне особенно нравилось:

И если были слезы в этот день,

Придет другой — теплей и веселее.

Ты сказку за руку возьми — назло беде.

И улыбнись. Она тебя согреет…»

Я беспокойно завозился под одеялом. Но дочитал страницу до конца:

«Здесь тоже по вечерам детские передачи. Но песенка другая, незнакомая.

Юрка притащил мне маленький, меньше моей «Электроники» телевизор. Он часто барахлит, зато цветной.

Когда нет ребят, я его включаю и смотрю все подряд. Некоторые передачи просто не пойму. Или это цикл «Очерки из будущего», или…»

Я выбрался из постели. Вытащил из шкафа спрятанный за книжками свой «Журнал наблюдений Звездной станции Гелия Травушкина». Открыл наугад и увидел сразу:

«16 июня 209 г. к. э.

Сегодня были громкие шелестящие звуки, а потом опять пробилась колыбельная песенка, я слышу ее уже третий раз. Разобрал в ней слова: «И если были слезы в этот день, придет другой — теплей и веселее…» Хорошо, что придет. У меня самого сегодня были слезы.

Один раз из-за Юрки, а другой раз из-за тети Вики. Но с Юркой я помирился. А с тетушкой не буду».

Я спрятал журнал за книги. Листы Глеба — тоже. …Глеб, откуда ты, а?

Огненный рецепт

С Юркой я назавтра помирился. А что еще было делать?

Жизнь в «Курятнике на колесах» пошла по-прежнему.

Ерема повесил в своем углу вырезанную из журнала фотографию — портрет мальчишки. Мальчишка небольшой — класса из первого или из второго. И веселый такой! Голову запрокинул и хохочет. На носу конопушки, а в глазах два солнышка.

Глеб подошел, присел, упершись в колени, долго разглядывал портрет. Потом сказал:

— Славный парнишка… Кто это, Ерема? Знакомый, что ли?

Ерема что-то царапал на бумаге. Он проскрипел неохотно:

— Знакомый, незнакомый, какая разница? Ваську такого буду делать…

Тут мы все подошли. Что он задумал?

— Какого Ваську?

— Говорю: вот такого… — Он кивнул на снимок.

— В точности? — удивился Янка.

— Не в точности, — разъяснил Ерема, не отрываясь от бумаги. — По характеру похожего. А с виду будет вроде меня. Только маленький. Роботёнок-ребятёнок. Васька… Я ему буду папа и мама.

— Да-а… — задумчиво сказал Глеб и почему-то вздохнул.

Ерема поднял голову и обвел нас зелеными индикаторами.

— А чего одному век вековать? Будет Васька, будем вдвоем… Путешествовать пойдем по дорогам, белый свет глядеть…

— Меня с собой возьмите, — сказал Юрка, не то дурачась, не то всерьез.

— Только потом возвращайтесь, — попросил Янка.

Еремина идея нам понравилась. С роботенком-ребятенком жить ему станет веселее. И вообще здорово, если появится на свете маленький железный Васька с таким вот неунывающим характером. Будет нам товарищем. Можно попросить, чтобы в школу записали. Если способности окажутся, как у Еремы, сразу отличником сделается.

Ерема увидел, что мы радуемся, и настроение у него подскочило. Он замурлыкал музыку и объяснил:

— Руки-ноги из дюралевых трубок составлю, чтобы легче было бегать-играть. Пацаненок ведь… Для туловища ферропластовую канистру нашел, непробиваемую. Голову, наверно, из чайника сделаю. Чтоб веселее. Пускай с поднятым носом ходит.

— Голову лучше как у тебя, — возразил Янка. — Чтобы похож был на родителя.

— Подумаем, — согласился Ерема.

Юрка с ехидцей спросил:

— А внутри-то что будет, в голове?

Ерема сказал небрежно:

— Что в голове, это не вопрос. Мозги я ему давно рассчитал. У меня суперблоков памяти полсундука припасено… Другое худо: не знаю, как наладить Ваське питание.

— А в чем сложность? — удивился Глеб. — Делай по своему образцу.

— Ну да, по своему, — обиженно заскрипел Ерема. — Я-то вон какой шкаф, а он маленький. Как ребятенок будет в себе таскать пудовые аккумуляторы?.. А с подзарядкой какая морока… Был бы двигатель типа «В»! Самое подходящее для пацана.

— Что за тип «В»? — спросил я. — С вентилятором, что ли?

Ерема слегка рассердился:

— Голова у тебя с вентилятором. «В» — значит вечный.

Глеб тихо свистнул. Юрка сказал:

— Ты, Ерема, зациклился малость. Дошкольники и те знают, что вечный двигатель — бред сивой кобылы.

— А что такое кобыла? Робот?

Мы чуть не померли от хохота.

В динамике у Еремы прорезались нехорошие нотки:

— Дошкольники, конечно, всё знают. И школьники тоже. И академики… А если не знают, сразу говорят: «Так не бывает, потому что мы не проходили». Недаром колесо Шишкина никому не показали.

Мы пристали к нему: что за колесо? Ерема покапризничал, но потом рассказал такую историю.

Пять лет назад на выставку детского технического творчества (ту самую, с которой Ерема сбежал) восьмиклассник Шишкин принес колесо. Простенькое, деревянное, размер как у детского велосипеда. Колесо держалось на оси, а ось лежала концами на подставках. У колеса были широкие спицы с желобками, в желобках перекатывались железные шарики. Они словно подталкивали своей тяжестью обод колеса, и оно вертелось…

Янка засмеялся и сказал:

— Это же шутка! Ее еще древние механики придумали, чтобы простаков обманывать. Такой двигатель не может работать!

Ерема покивал:

— Не может. Все так и сказали. Но он работал…

Двигатель работал. Колесо останавливали, но через минуту оно принималось вертеться опять. Вертелось днем и ночью. И модель спрятали в кабинете директора. Потому что она безобразным образом нарушала все законы физики, механики и многих других наук… А Шишкину, кажется, попало.

Глеб покачал головой и сказал:

— Все равно там была какая-то хитрость.

— Была, — снисходительно согласился Ерема. — Шарики в колесе катались просто для вида. Колесо и без них могло вертеться. Шишкин мне потом рассказал один на один, в чем там дело. Он просверлил у колеса ось и спрятал в нее искорку.

— Что за искорку? — спросили мы хором.

— Живую негаснущую искорку. В ней энергия. Тип «В».

— Сдвинулся ты на этом типе, —