Юрка объяснил:

— Мы там на разведке были. Смотрели, как пробраться. Дверь, конечно, заперта, но в одном окне решетка отогнута и стекол нет. Это сегодня. А завтра вдруг заметят и починят? Надо использовать момент… В общем, если сможешь — в одиннадцать у церкви.

Они убежали.

А я прямо заметался.

Ну, не мог я так жить, не мог без Юрки!

Я позвал тетю Вику и скрутил в себе гордость. Стал упрашивать, чтобы отпустила. Она слушала внимательно, однако была непреклонна. Тогда я пошел на жуткое унижение. Зажмурился, задержал дыхание и выдавил:

— Прости, пожалуйста. Я больше не буду.

Не помогло!

— Больше и не надо, — сухо сообщила тетя Вика. — Достаточно того, что ты натворил. Сиди. И обдумывай свою вину.

Я стиснул зубы и стал обдумывать.

Виноват я? Виноват. Стащил машинку без спросу.

Но почему без спросу? Потому что просить было бесполезно. Ах, это память о дедушке!

О дедушке, кроме машинки, памяти полно: и портрет, и книги, и дипломы на стене, и шкаф с письмами учеников. Целая комната памяти. Это во-первых! Во-вторых, дедушка был общий. Значит, и мой тоже. А почему же мне запрещается брать его вещи?

Этими мыслями я себя немного оправдал. Конечно, если бы я высказал их тете Вике и бабушке, они сразу бы доказали, что я все равно виноват. Но бабушка не заходила, а тетя Вика зашла на несколько секунд — молча поставила на стол мой ужин.

«Ладно! — подумал я. — Если так, ладно…»

Без пятнадцати одиннадцать я поднял в окне раму и прыгнул во двор. Скользнул к забору. Дуплекс в будке лениво застучал хвостом. Я вытащил его за ошейник, быстро обнял.

— Дуплекс, ты меня прости…

Потом я махнул через забор.

Я бежал и думал, что ребята уже у церкви и что они совсем не ждут меня. Ладно, а я вот он… А потом пускай хоть что будет!

На Зеленом спуске я услышал впереди себя частый топот. В свете окон мелькнула синяя майка и светлые волосы.

— Янка! Постой!

— Гелька!

Мы побежали рядом. Янка смеялся:

— А я играл, играл, потом смотрю — времени-то уже ой-ей! Выскочил, даже смычок не положил…

Он размахивал на бегу длинным смычком, как шпагой.

Я подумал — чего мы так несемся? Теперь-то Юрка нас подождет.

Капитанская церковь стояла у маленького пруда, на плоском берегу. Вода подходила вплотную к одной из стен. Стены, колокольня и купола были обшарпанные, забор из кирпичных столбов с решеткой покосился и поломался, у фундамента росли метровые сорняки. Но сейчас, при свете яркой луны, церковь была таинственной и красивой. Тянул ветерок, бежала к берегу маленькая рябь, и казалось, что церковь плывет над водой.

Мы посидели в кустах сирени, огляделись. Кругом не было ни души. Только ночные кузнечики трещали с такой же силой, с какой светила луна. Просто уши чесались от их сухого трезвона.

Мне что-то не очень хотелось в темную внутренность церкви, где могила. Конечно, сейчас не времена Тома Сойера и никто не верит в привидения и гуляющих мертвецов. Но все-таки… Ерема вот про каких-то ведьм рассказывал. Может, и тут…

Но гораздо страшнее будет, если о таких моих мыслях догадается Юрка. Поэтому, когда он прошептал «пошли», я лихо бросился к теневой стороне церкви. Здесь было нужное нам окно.

У стены мне сразу стало не до страха. Юрка, конечно же, выбрал окно, под которым самый колючий татарник и самая жгучая крапива. Я свечкой взвился из сорняков, вцепился в высокий подоконник и зацарапал по штукатурке сандалиями и коленями. Они скользили. Стена оказалась покрытой тонкой пластиковой пленкой. Вот про какую консервацию говорила тетушка! Пленка защищает от дождей и ветра кирпичи и штукатурку старых зданий.

Я царапался на стене, пока Юрка не подтолкнул меня в пятки. Я вцепился в решетку и оказался на подоконнике. Юрка подхватил и буквально кинул ко мне Янку. Протянул мне напильник.

— Смычок… — сказал Янка.

— Пускай в траве полежит, что ему сделается…

— Нет, — сказал Янка. — Нельзя так.

Юрка молча протянул смычок. Легко забрался к нам.

— Гелька, давай первый. Ты там все знаешь.

А что я знал? Заходил один раз на несколько минут, ничего толком не запомнил… Ну, ладно.

Я стал протискиваться между квадратными прутьями решетки. Сорвал на рубашке пуговицы и слегка ободрал живот. Наконец пролез, посветил на каменный пол и прыгнул — в холод пустого кирпичного помещения. Плиты крепко стукнули по подошвам. Сразу же рядом легко скакнул Янка. А Юрка, видимо, застрял: сопел и возился в окне.

Желтые круги от моего и Янкиного фонариков заметались по церкви. Но и без фонариков было светло. В решетчатые окна светили сразу две луны. Одна с высоты, другая из пруда — отраженная. От настоящей луны упирались в пол и стены снопы тонких лучей. А отражение бросало снизу вверх рассеянный дрожащий свет, который поднимался к самому куполу. Под куполом тоже светились окна — узкие, как щели…

Юрка наконец прыгнул рядом с нами — так, что под куполом загудело. Мы даже присели и притаились на полминуты. Выключили фонарики. Потом Юрка недовольно прошептал:

— Ну, где тут…

Я помнил, что могила, кажется, налево от входа. А где вход-то? Ага, вон там…

Мы пошли вдоль стены. Она была заставлена двухметровыми штабелями ящиков и картонных коробок. Но штабеля были несплошные и не везде примыкали к стене. Между стеной и ящиками оставались проходы. Мы ежились от холода и пробирались по этим проходам. Светили фонариками в щели. И вот луч нащупал ржавый наклонный брус, тяжелое кольцо и цепь с перемычками в звеньях.

— Здесь…

— Тут не повернешься, — пробормотал Юрка.

Мы стали хватать и складывать в стороне коробки, они были очень легкие, только одна оказалась увесистой. Скоро ниша открылась. Плита и трехметровый якорь оказались на виду. Свет фонарика будто вылепил на плите выпуклые буквы.

Янка сел на корточки и провел по буквам ладошкой. Оглянулся на нас. Глаза у него блестели от фонариков. Он сказал вполне серьезно:

— А если капитану это не понравится?

Я думал, Юрка сейчас огрызнется: мы не суеверные бабки. Но он ответил так же серьезно:

— Мы же только чуть-чуть поскребем. Жалко ему, что ли, для хорошего дела?..

Конечно, это же не я спросил, а Янка!

Янка встал, Юрка сказал мне:

— Дай