Над ним прозвучал доброжелательный голос:

– Ты уже давно стоишь здесь, правда? Это нехорошо. Такой мальчик не должен попрошайничать. Он должен в это время сидеть за партой и учиться. Знаешь, что говорил великий товарищ Ленин? «Учиться, учиться и еще раз учиться». А ты?

Хаймек слышал голос, различал слова, но смысл этих слов до него не доходил. Его нос сладострастно втягивал и впитывал запах хлеба, мака и кунжута, исходивший от пальцев. Он непроизвольно все время открывал и закрывал рот, стискивая и с трудом разжимая зубы, словно жуя, наконец, вожделенную хлебную мякоть. Что говорит этот человек? «Учиться… Ленин…» Все существо мальчика жаждало лишь одного – еды. Есть, кусать, жевать, глотать. Мякоть, корку… хоть что-нибудь. Все, что угодно. В горло потоком уходила голодная слюна. Голодная, обильная, безвкусная. И когда что-то появилось у него возле рта, он не сомневался – это можно съесть. Вот оно… кусок булки, кусок лепешки. Его надо надкусить… укусить… схватить зубами.

Когда он понял, что это, было уже поздно – его зубы лязгнули и сомкнулись. Ошеломленный мужчина, истошно крича, потрясал в воздухе окровавленным пальцем.

– Сумасшедший! Идиот! Волчонок! О-о-о! Мой палец… он откусил мне палец!

Свои стоны он перемежал с русскими и узбекскими проклятьями.

– Псих! Ненормальный! Где милиция?… Хватайте его! Он сейчас убежит!

Но Хаймек стоял неподвижно. Его окутывал туман. Какие-то фигуры появлялись из тумана и снова исчезали в нем. Кто-то кричал. Потом закричали все… потом еще кто-то… О чем они все кричат? На подносе оставалось еще столько лепешек… На него обрушился удар, потом еще один и еще. Он не чувствовал боли. Во рту у него скапливалась какая-то жидкость, и он сплевывал ее время от времени. Жидкость была красного цвета. Позднее он понял, что это кровь. Но чья? Его или того мужчины? Его схватили за ноги и за руки и потащили за чайхану. Почему его снова бьют? Что он им такого сделал? И кто они?

Они били его по лицу, голове и спине. Потом он потерял сознание. Когда, много позднее, но он не мог бы сказать точно – когда он попробовал открыть глаза, то не смог ничего разглядеть сквозь узкие щелки. В голове мальчика поселилось какое-то насекомое и непрерывно жужжало «Воды…» – прошептал он, но его никто не услышал. Появились мама и папа, но и у них не оказалось воды.

Потом появился Ваня. Как ни в чем не бывало, он остановился рядом с избитым Хаймеком. Под мышкой у него был большой арбуз. Веснушки на Ванином лице весело танцевали. Из какой-то немыслимой дали донесся до Хаймека веселый голос:

– А где обещанный хлеб?

Хаймек слабо пошевелился. Самому ему казалось, что он просто поднимается с земли и сейчас объяснит Ване, что же случилось с ним на самом деле. Но Ваня услышал только доносящийся с земли стон и хриплый шепот: «Во-ды-ы…»

С большим трудом, опираясь на Ванино плечо, Хаймек добрался до тутового дерева. Всю ночь пролежал он у его подножья, с головой, обернутой мокрой рубашкой. Время от времени Ваня менял этот компресс. Приходя в себя, Хаймек делился с другом планами отмщения. Они еще о нем вспомнят! Дайте ему только вырасти. Он станет огромным, как Самсон! И волосы у него будут густые и до самых плеч, как у мамы. И он снова придет тогда в чайхану, где его враги будут обжираться лепешками. Вот тогда-то и пробьет его час! Он обхватит центральный столб, он упрется ногами и спиной в стены и обрушит на обидчиков кирпичи и крышу. А потом он станет летчиком и направит на них свой самолет. Прицелится и нажмет кнопки… и бомбы градом полетят вниз им на головы. Никакой пощады! Никому. Ни взрослым, ни детям, ни собакам…

С восходом солнца он понемножечку приходит в себя. Долгое время, не отрываясь, смотрит он на далекие контуры гор, которые восходящим солнцем облачаются в пурпур. Ваня спит рядом. Когда, наконец, день разворачивается во всей своей красе и лучи солнца заставляют Ваню, зажмурясь, проснуться, Хаймек, медленно произнося слова, говорит ему:

– Я… ухожу.

– Уходишь? Куда?

– Ухожу в детский дом.

Ваня задумывается.

– Давай лучше подожжем чайхану, – предлагает он.

– Нет, – говорит Хаймек. Голос его серьезен. – Нет, Ваня. Я… думал… долго думал.

– И что?

– Взрослые… кругом. Они сильнее нас. Потому что они большие. Нам… надо вырасти.

– В детском доме? – с сомнением спрашивает Ваня.

– В детском доме. Там… все такие, как мы. Все – дети. И все – сироты. И там есть еда, которую не надо воровать… не надо выпрашивать. Пойдешь со мной?

Ваня морщит лоб, отчего веснушки на его лице снова пускаются в пляс. В конце концов он принимает свое решение:

– Нет, Хаим. Я остаюсь.

– Из-за мамы?

– Нет. Мама вот-вот умрет. Но и в детский дом… не хочу. А еду… еду всегда можно раздобыть на базаре. Или стырить… Я и себе достану и на твою долю. Оставайся, Хаим. А? Останешься?

– Нет, – сказал Хаймек. Но голос его звучал совсем не так уверенно. Он понял – если он не уйдет сейчас, то уже не уйдет никогда.

– Говорят, на другом конце города есть особенный детский дом, – сказал он скорее для себя, чем для Вани. – Не такой, как другие… только для детей… без взрослых. Там только такие, как мы с тобой… сироты. Все.

Он уже поднялся на ноги и, пусть на подгибающихся ногах, шатаясь, готов был отправиться в путь.

– Все сироты, – повторил он. Голос его звенел. Он почти кричал.

– Пойдем со мной. А, Ваня? Там будет замечательно. Замечательно!

Голос его упал.

– Я так больше не могу, Ваня. И я … пойду туда. Сегодня. Сейчас…

Так он, скорее всего, и сделал бы. Но Ваня, потянув за рукав, заставил его сесть рядом с собой. Он долго молчал, глядя то на воду в арыке, то на Хаймека. Потом медленно произнес, словно разговаривая с самим собой:

– Знаешь, Хаим… ты хороший пацан. Не такой, как все… другой… Дурачок ты. Жалко, что ты так решил. Мы бы с тобой вдвоем… прожили бы здесь… хорошо. Не хуже, чем в детдоме. Ну, да ладно.

Взяв арбуз, Ваня разрезал его на две половины и одну протянул Хаймеку.

– Ну, давай… на прощанье.

Они запустили пальцы в огненную с черными косточками мякоть, выскребли все до корки. Потом поднялись и бросили корки в арык, а затем еще некоторое время следили за тем, как они, кружась, уносились течением.

Сначала обе корки держались рядом, то и дело сталкиваясь. Затем их дороги разошлись – одна запуталась в корнях растений и застряла, качаясь в тихой заводи. Вторая же устремилась дальше, подпрыгивая на каменных выступах, а затем, скользя дальше, мимо водорослей, раскинувших свои зеленые руки.

Продолжая следить за судьбою своей корки, Ваня, не оборачиваясь, сказал:

– Смотри, Хаим, как она несется. Как будто знает, что там ее ждет мешок хлеба.