лик, и корни, уходящие от ног в мерзлую землю. Дед передвигался с трудом, кряхтел, и хрупкие, прихваченные ледком сучья ломались от каждого его шага. Но все ж дед пришел к избе хозяйки леса…

– Злые люди вошли в чащу, – тяжело пропыхтел он. – Упредить… хотел…

Рьян едва рогач об колено не сломал. Не отправятся они в погоню на ночь глядя, как же! Отправились, да, небось, не так, как он с Йагой, а на лыжах и лошадях да с охотничьими собаками! Уж северянин-то не раз видал, как Мал загоняет добычу. И редко когда добыче случалось уцелеть.

– Так огради нас! – Проклятый перегнулся через подоконник, едва не схватил лесного деда за ветвистую бороду, но не дотянулся. – Ты нас в прошлый раз как врагов встретил, так встреть злых людей так же!

И не понял, отчего старик весь скукожился, а сидящие на его рогатой башке вороны укоризненно каркнули. Йага тронула Рьяна за плечо:

– Зима пришла… У лесной нечисти нет больше власти.

– Ну конечно! Так оно всегда и бывает: как силушкой удалой хвастать, так все горазды, а как враги на пороге, так здоровьем слаб! Трус!

– А ты чаго так разволновался, милай? – Зорка одна, кажется, не беспокоилась. Знай подкидывала в печь дров. – Нас еще никто не поймал да не скрутил. И уж не впервой твой Посадник по ведьмовскую душу явился. Небось, договоримся.

– Не знаете вы его…

Старуха потемнела ликом и ответила вопросом на вопрос:

– А ты, что ли, знаешь?

Рьян осекся. Как мечтал он, что однажды покинет Посадников терем, что перестанет скоморохом перед Малом разгуливать. И вот почти удалось, самая чуточка до свободы оставалась – снять проклятье, да и то уже не шибко беспокоило. А Мал его отыскал. И если б за побег простил, то за дочь кожу с него живого сдерет.

– А я знаю, – тихо сказал Рьян.

Он уверенно приблизился к ведьме и вдруг опустился пред ней на колени. Невиданная честь от сына конунга! Лишь однажды стоял он на коленях, пред дочерью этой самой ведьмы. И боле кланяться никому не собирается.

– Матушка Зорка! – Он почти коснулся челом ступней в вязаных копытцах. – Я люблю твою дочь больше жизни.

Йага пискнула позади, и Рьяну стоило усилий не обернуться на нее.

– Так дозволь мне это доказать. Возьми Йагу и бегите. А я, как сумею, задержу погоню.

Колдовка после такой речи в стороне не осталась.

– Вот еще! – возмутилась она. – Опять за меня решать вздумал?

И не покориться ей было невозможно, потому что звериный взгляд, густые волосы цвета дубового корня, каждый жест ее дурманили Рьяна похлеще хмельного вина. Потому он глядел только на Зорку. Обернется – и уже не посмеет перечить.

– Ты старше и разумнее. Ты понимаешь, что всем не спастись. А Мал, если повезет, насытится только моей кровью. Силком тащи Йагу, заколдуй, что угодно сделай, только уведи!

– Да ты вконец ополоумел! – закричала девица.

Рьян не смотрел на нее, так что она вцепилась в его плечо и силой заставила повернуться. На впившихся в телогрею пальцах проступили черные когти.

– Матушка, скажи ему!

Но Зорка отчего-то медлила, и тогда Йага тоже упала пред нею на колени, рука к руке с северянином, и отчеканила:

– Прости беспутную дочь, что прошу у тебя не разрешения, а благословения. Но этого человека я назвала своим мужем в день Привечания Мороза. Отныне мы единое целое, и если погибнет он, погибну и я. Таково мое слово.

Никто не шелохнулся, когда лесной дед доложил:

– Злые люди близко, хозяйка… У них железо…

А Зорка вдруг усмехнулась, показывая шатающийся пенек зуба. Она опустила ладони на темя одному и второму.

– Ишь молодежь… Умирать они собрались. Рано покамест! Еще пожить не успели. Есть у меня задумка, как спастись. – Она пихнула детей в лбы и подошла к окну. – Ну здравствуй, старый, – с непонятной тоской молвила она.

– Сама чать не молода, – проскрипел лесной дед.

– Что же, к зиме совсем силы растерял?

Дед развел руками-сучьями, мол, ничего не поделаешь.

– А ежели ненадолго зима отступит?

Дед резко выпрямился:

– Неужто?!

– Да вот так…

– Не хватит у одной ведьмы сил на эдакую ворожбу. Испокон века такого не случалось!

– А ты мне про ведьм не рассказывай. Спрашиваю: коли весна на ночь придет, подымешь своих лесовичан?

– Как не поднять… Но и ты, старуха, не вы…

Зорка прервала его на полуслове:

– Цыц! Ворожба – мое дело. А ты своим занимайся.

Сплетающиеся в лесного стража ветви тревожно зашуршали, но как ослушаешься хозяйку? Он по вершку ушел в землю, расползся по елкам, клонящимся над двором.

– Доченька!

– Слушаю, матушка.

Морщинистые пальцы погладили дерево оконной рамы.

– Ведаю, что за колдовство ты творила по осени.

Йага не сразу поняла, к чему ведет старуха, и та подсказала:

– Ты хотела навечно Безлюдье и Людье разделить, замкнуть одно от другого.

Колдовка закусила губу. Навряд та ворожба была матерью одобрена… Но ругаться Зорка и не думала.

– Нынче сделай наоборот. Призови Безлюдье в чащу.

Йага ахнула, словно ей грех великий предлагают.

– Как можно?

А Зорка лишь пожала плечами:

– А как еще? Северянин твой, хлебом его не корми, умереть рвется, да и ты вослед за ним. Так лучше, чтоб не вы умерли, а кто-то другой.

Йага втянула голову в плечи, но в полушубке Рада не схоронишься от тяжкого решения. Наверняка в натопленной избе она мучалась в нем от жары, но так и не сняла, готовая сорваться обратно в пургу сию же секунду.

– Хватит ли у меня сил, матушка? Я лишь проход в Безлюдье тогда открыла, а чтобы призвать его целиком…

– Хватит, – оборвала ее Зорка. – Танцуй, дочка. Танцуй!

Они спустились с крыльца все вместе. Зорка придирчиво оглядела двор и указала на пятачок меж баней и избой. И стоило Йаге скинуть валенки и встать, где велено, как в визг метели вплелся лай собак. Рьян знал этот звук, и сердце от него упа ло. Следом обыкновенно трубил охотничий рог, но в этот раз Посадник знал, что добыча и без того напугана. Мал приближался.

Йага переминалась с ноги на ногу. Она пыталась то взметнуть рукава, то крутануться, но жестокий ветер раз за разом сбивал ее.

– Матушка, я не сумею!

Зорка не ответила. Она пересекла двор и замерла в калитке, меж столбиками со вздетыми на них черепами. Из глазниц лился потусторонний свет, и старая ведьма, исхудавшая и бледная, сама казалась мертвянкой в этом свете. Рьян метнулся к Йаге. Обнять бы так крепко, чтобы косточки затрещали, чтобы вскипела кровь! Так, как он обнимал