ощупывать мягкую поросль. Наконец отыскала! Колдовской нож придавило тушей задранного мерина. Ведьма едва вытащила его. Тусклый, покрывшийся ржой, словно пролежал там не меньше года. Но ведьму личиной не обманешь, она-то чуяла магию Безлюдья, что таилась в железе. Но не поднять молодца! Не заставить перепрыгнуть через нож в последний раз, чтобы заживить раны!

Тогда Йага полоснула себя по загорелой коже. Хотела по груди, но будто кто-то под руку толкнул, и вышло, что вспорола бедро.

– Возьми меня в уплату, Хозяйка Тени! Отец, помоги!

Колдовская кровь хлынула на траву. Ведьма собирала ее пригоршнями и вливала в открытые раны медведя – живая вода. Снова и снова резала она плоть, до самой кости добралась, в мясо искусав губы. Умоляла:

– Не бросай меня! Хоть ты не бросай!

И сжалилась Хозяйка Тени. А может, испугалась? Бурая шерсть слезла клочьями, и с нею вместе исчезли раны. Рьян глядел на лесовку широко открытыми синими глазами. Что тут скажешь? Ухватил за разорванный ворот платья и притянул к себе – поцеловать. И всего меньше колдовку беспокоило, что нога напрочь отнялась, словно и впрямь осталась в Тени. Лишь бы только Рьян не увидел, как закрывает она подолом изуродованное бедро. Но не окончен бой. Не повержен главный и самый страшный враг. Мал все так же стоял против лесного деда, и сдаться его не заставила бы никакая сила в мире.

Рьян с трудом сел и с еще большим трудом встал. А уж как удалось заставить измученное тело идти, того вовсе не понял.

– Дед! – Даже крик тяжело дался северянину, что уж о большем говорить. Немало крови он пролил, и своей не меньше, чем чужой. – Отпусти его, дед.

Лесовик недовольно заскрипел. Ему что? Ему драка с Посадником – забава! Пока землю не сковал лед, старика не повергнуть! Но Рьян приказал, а Йага с ним не поспорила, и дед отступил.

– Думаешь, поблагодарю тебя? – выплюнул Военежич.

– Думаю, что ты не отступишься. Не в этот раз, так в другой за нами явишься. Ты сам меня так учил.

– И ты урок усвоил. Не отступлю, как не отступил пред войском твоего отца.

Рьян наклонился и вынул меч из мертвых рук дружинника, закрывшего господина от ведьминских перьев. Крепко тот держал рукоять, не сразу освободишь. Воин!

– Ну так станем один против другого и закончим все сегодня.

Казалось, самой малости не хватило, чтобы Военежич улыбнулся. Но нет, не случилось.

– Закончим.

Зазвенела сталь о сталь! Оба полуживые, уставшие… И одинаково упрямые, как если бы Мал был отцом Рьяна, а не далекий конунг поверженного Севера. То не бой – танец! Кружились, прыгали, обрушивали клинки сверху, снизу и сбоку. И колдовства в этом танце было не меньше, чем в том, которым лесовка призывала Безлюдье.

Немногие хвастали тем, что смогли выстоять против Военежича. Рьян и сам многажды проигрывал Посаднику, когда тот вызывал его размяться на широком дворе терема. Но нынче Рьяну было кого защищать. Зато Малу было за кого мстить.

– Я любил Злотку! – крикнул северянин, со всей силы обрушивая удар сверху вниз. – Любил сестру!

– А я вас обоих любил, пока…

Тяжелый клинок перечеркнул родовые знаки на теле северянина.

– Я не хотел!

– Зато она хотела! – Каждое слово завершалось ударом, и звон сотрясал воздух, как тревожное било. – Хотела, просила принудить, умоляла приказать тебе! А я, старый дурак, не пожелал неволить того, кого воспитал как сына! Она погибла из-за тебя!

– Я даже не помню, как убил ее! Это проклятье!

Тяжела рука была у Мала, не легче взгляда. И когда он всего себя вложил в удар, второй клинок не выдержал и разломился надвое.

– Убил… Ты не убивал ее. Она убила себя из-за тебя! Воткнула нож себе в горло, а ты сбежал! Бросил нас обоих!

Рьян обмер. Неужто Злотка и правда по доброй воле отправилась в Тень? Неужто медведь не напал, а лишь сбежал, напугавшись?

– Но кто-то должен заплатить за ее смерть, – закончил Мал Военежич.

Острие понеслось к беззащитному животу, где знаки северного рода перерезала алая нить. Рьян не шелохнулся. Йага взвизгнула. А проклятый закрыл глаза. И изменился вокруг мир. Как сплелись Людье и Безлюдье, так сплелись наконец души зверя и человека. Не бороться друг с другом создали их боги, а удерживать в равновесии чаши хрупких весов.

Звериное чутье подсказало – пора! И Рьян, не открывая глаз, повернулся боком, пропуская ледяное жало мимо. Ударил раскрытой ладонью по запястью, заломил руку и выхватил меч. Раз! И Мал Военежич, непобедимый Посадник Срединных земель, лег пред ним.

– Ну давай, – усмехнулся он. – Заканчивай.

Северянин поднял меч и направил удар. Клинок вонзился в землю возле уха Мала.

– Мы оба с лихвой заплатили за ту ошибку, – сказал проклятый. – Так закончим здесь.

Он встал и, покачиваясь, пошел к госпоже леса. К своей госпоже.

* * *

Мал Военежич никогда не был дурным Посадником. Ясно, что кто-то роптал, но приближенные знали: Военежич зазря не гневается. А вернувшись из Чернобора, он и вовсе стал молчалив и задумчив. Из похода тогда приехал он один, и семьи восьми молодцев, отправившихся с ним вместе, получили добрый откуп. Дальше все пошло своим чередом. Только излюбленную забаву – охоту – Мал забросил. А почему, о том никому не докладывался.

Вести эти Рьяну с Йагой приносил Рад. Он чаще всех приезжал к лесной избушке на высоких курах даже и без повода. Захаживали и иные гости. Кто-то сетовал, что лекарка нынче устроилась далеко и теперь у нее приходилось закупаться реже. Йага хитро улыбалась в ответ на укоры.

– Надо будет, дойдете!

– Да уж дойдем, – вздыхали черноборцы, выкладывая из увесистых сум подарки.

Погодка в тот день выдалась морозная. После странной оттепели в лесу деревья долго стояли мокрые, и теперь, покрывшись прозрачной ледяной коркой, они походили на заморские диковинки из стекла. Солнце играло в каждой, и боле не требовалось ничего, чтобы понять: в этой чаще живет волшебство.

Йага по обыкновению вышла на крыльцо, завернувшись в вязаный платок. Ладони ее стискивали большую чашку с горячим варом, а желтые глаза щурились от яркого света. Только ходить пока было неловко: правая нога ниже колена усохла наутро после битвы, а к вечеру третьего дня обломилась, как сухая ветка. Ох и поднял тогда шум Рьян! Больно не было, всего-то маленько чесалась отсутствующая голень, но северянин по сих пор носил ее на руках и ругался, если хозяйка леса ходила, опираясь на костыль. То бишь ежедневно.

Знай Рьян, кого ради она отдала Безлюдью свою плоть, нипочем не простил