выслушивать рекомендации своих подчиненных и принимать решения на их основании. Он хотел обсуждать вопросы, находящиеся в компетенции ЦРУ, но — не с его экспертами и не со специалистами из других ведомств.

Тогда начался длившийся долгие годы упадок СНБ, который стал чаше использоваться для неких показных целей, чем для выработки политических решений. По мере ухудшения ситуации во Вьетнаме Джонсон все чаше стал уклоняться от принятого порядка рассмотрения имеющихся в нашем распоряжении данных и от систематических консультаций со специалистами. При Эйзенхауэре рассмотрение СНБ различных вопросов отличалось методичностью, Кеннеди же был импульсивен и категоричен, что иногда давало хорошие результаты, если он в самом деле сосредоточивался не решении какой-то проблемы. Линдон Джонсон сузил круг участников заседаний СНБ до начальства самого высокого ранга, а потом и вовсе начал встречаться с ними раз в неделю за ленчем. Это были Дин Раск, Макнамара и Банди (позже замененный Уолтом Ростоу).

Существовали, конечно, и другие влиятельные группы, но эта была важнейшим политическим форумом, и за ее столом не оказалось места для разведки. Только позже, в 1966 году, на эти ленчи стали приглашать Дика Хелмса, тогдашнего директора ЦРУ. Но в то время Джонсон был одержим одной проблемой (которой тогда уже не было достойного решения): как выпутаться из вьетнамской войны и при этом не дать Ханою завладеть всей страной. Ту же проблему унаследовал и Никсон, когда круг людей, полноправно участвующих в выработке политических решений еще более сузился: все решения принимались самим Никсоном и Генри Киссинджером, его помощником по вопросам национальной безопасности, который начал использовать аппарат СНБ и разведывательное сообщество не столько в качестве организаций, чья цель — помогать президенту страны, сколько как организаций, обязанных обслуживать его, Киссинджера, интересы.

Владения Управления разведки

Маккоун поощрял расширение горизонтов работы аналитическою аппарата ЦРУ и рост его компетенции. В Управлении разведкой, а точнее, в Управлении национальных оценок, работали профессионалы высочайшего класса, такие как Шерман Кент, Эббот Смит, Джон Гизенга, Уиллард Маттиас, отставной генерал ВВС Эрл Бэрнес и Людвелл Монтегю. Правда, процедурные правила работы УНО стали к тому моменту чем— то обременительно-громоздким, и потому разработка документов отнимала много времени, а сами они стали слишком многостраничными. И тем не менее интеллектуальный уровень выпускаемых УНО документов был высоким, а независимость оценок не подлежала сомнению. Порой, зная, что СНБ срочно нуждается в каких-то заключениях наших специалистов, я вмешивался в работу УНО, поторапливая аналитиков. В год УНО выпускало около 50-ти документов, и я уверен, что прочитавший все их, не мог сказать, что он был плохо информирован о ключевых, стратегически важных вопросах.

Документы УНО назывались Социальными и национальными разведывательными оценками (СНРО). Составление их было поистине не ремеслом, а искусством. Совет национальной безопасности очень ценил СНРО за их краткость и концентрацию на каком-то специфическом вопросе, занимавшем СНБ, а именно: что конкретно предпримет коммунистический Китай в Северном Вьетнаме, если США изберет не такой курс действий, а иной? Доступ к СНРО был жестко ограничен, поскольку по ним легко было догадаться об альтернативах, над которыми раздумывает Совет национальной безопасности. В целом они подготавливались вовремя и были очень солидно обоснованы. В совокупности с регулярными материалами УНО о возможностях и намерениях СССР и КНР, с сериями периодических обзоров того же УНО о ситуации в горячих точках земного шара (таких, как Германия и Ближний Восток), СИРО давали необходимый минимум понимания того, что происходит в мире.

Помимо Управления национальных оценок, в составе УР находился Отдел текущей разведки, начальником которого был Джек Смит. Кроме ежедневных бюллетеней о важных разведывательных данных, ОТР с ходу подготавливал предварительные оценки каких-то новых ситуаций (которые через Банди попадали к президенту), собирал материалы для брифингов на заседаниях СПБ (хотя таковые созывались все менее регулярно), а также подготавливали материалы для Маккоуна и меня, когда они были нужны нам для ознакомления различных комитетов Конгресса с оценками ЦРУ (что случалось примерно раз в месяц). Равным образом мы использовали материалы ОТР для ознакомления с тем или иным вопросом глав различных государств или других высокопоставленных официальных лиц, когда об этом нас просили Белый Дом или Госдепартамент.

Одно из чрезвычайно точных предсказаний аналитиков ЦРУ дало США возможность выступить с формальным заявлением о том, что вскоре КНР осуществит свое первое ядерное испытание. Это действительно произошло в октябре 1964 года. Изучив фотоснимок ядерного полигона в северо-западной части Китая и собрав воедино другие обрывки информации о пекинской ядерной программе, аналитики ЦРУ и других разведывательных агентств США пришли к выводу, что первое ядерное испытание не за горами. Государственный секретарь Дин Раск рассудил, что психологическое воздействие этого события на союзников США будет сведено к минимуму, если он объявит о нем заранее, подчеркнув при этом, что ядерное испытание — всего лишь первый шаг Китая, что впереди его ждет длинная дорога, если он намерен стать действительно значительной ядерной державой, хоть как-то сравнимой с Соединенными Штатами Америки или с Советским Союзом. Раск выступил со своим заявлением; ядерное испытание произошло согласно расписанию (насколько нам таковое удалось вычислить), и большинство правительств, заранее узнав об этом событии, отнеслись к нему трезво.

При Маккоуне мы несколько раз организовывали кругосветные поездки, в ходе которых встречались с военными и политическими руководителями союзников, чтобы поделиться с ними последними данными о ситуации в СССР и КНР и предоставить информацию о других проблемах стратегического значения. Для такого рода брифингов совместными усилиями сотрудников Национального центра дешифровки фотоснимков и Отдела текущей разведки подготавливались наглядные пособия в духе традиций УСС (хотя и во много раз шикарней). Иностранных политических лидеров очень даже впечатляли четкие снимки Москвы, Пекина или, скажем, расположенных в отдаленных районах ядерных полигонов. Такого рода брифинги давали понять нашим союзникам во всем мире, что мы знаем свое дело, и при этом нас интересует их мнение, заботы и соображения.

Мы встречались с главами государств — членов НАТО и других союзных стран, таких, например, как Австралия и Новая Зеландия, с премьер-министром Японии Сато (под видом посещения излюбленного им заведения для гейш) и с индийским премьером (тоже в некоем тайном месте). Практически каждый раз в ходе этих встреч разгоралась дискуссия по тем или иным вопросам, что давало нам возможность лучше понять позицию наших союзников и являлось, в свою очередь, великим подспорьем в работе вашингтонских аналитиков. Эффективность такого рода поездок была огромной.

Сведения об этих сверхсекретных брифингах ни разу не просочились в прессу — за исключением одного случая, продемонстрировавшего, как