Когда Пол привез Джину из Нью-Йорка и фирма отошла от потрясения – надо же, в семье теперь есть женщина, к тому же иностранка! – Джина решила предоставить традиционному чаепитию камин и угощение, избавив от этой обязанности старенькую экономку Джона. Встречи переехали сюда, этажом выше. Это было очень характерно для двух управляющих: они с радостью арендовали здание, соседнее с конторой; за немалые деньги превратили непригодные помещения в три квартиры и поселились на задворках Холборна, оба уверенные, что не должны мечтать о большем.

Джон Уидоусон – старший управляющий, старший кузен и сын старшей сестры Старика – занял, как подобало его положению, центральную квартиру, хотя по размеру она больше бы подошла Полу с Джиной, размещенных этажом выше.

Нижний – полуподвальный – этаж более-менее пришелся по вкусу Майку Веджвуду, младшему кузену и младшему управляющему. «Барнабас и партнеры» поступали так в святой уверенности, что мелкие неудобства идут на пользу достоинству и репутации фирмы.

Чаепитие подходило к концу, а о Поле до сих пор никто так и не спросил. Похоже, все считали, что без его нравоучений встреча проходит гораздо спокойней.

Джина сидела на большом, нарочито изогнутом белом диване с изысканной спинкой, обильно украшенной пуговицами. На фоне этого сдержанного собрания хозяйка дома, как всегда, выглядела эксцентрично, прелестно и оригинально.

Когда декоратор Павлов называл ее молодой Бернар, он не слишком грешил против истины. Изящная фигура, миниатюрные ручки и ножки, длинная современная шея Джины потерялись бы в корсетах и безвкусных оборках восьмидесятых. Лицо тоже было современным: широкий рот, миндалевидные серые глаза. Простоту маленького прямого носа компенсировала новомодная прическа, творение Лалле: темно-каштановые локоны собраны наверх и уложены надо лбом, едва уловимо напоминая пышные шиньоны прошлого века.

На Джине было платье собственного дизайна. Фирма, точнее, Джон Уидоусон от лица фирмы не одобрял желание супруги кузена продолжить в Англии свою карьеру, и миссис Бранд теперь придумывала наряды только для себя – и иногда для Павлова.

Узкое платье из густого шелка, темно-зеленого с черным, подчеркивало ее чужеродность и необычный, оригинальный шик. Джина явно скучала: еженедельная обличительная речь Джона в адрес фирмы Чезанта, который наводнил книжный рынок третье-, четверо-, пятисортными романами и самодовольно хвастал огромными тиражами, – эта речь сегодня затянулась.

Керли сидела в углу у камина: пухлые руки сложены на коленях, взгляд бледно-голубых глаз за стеклами очков спокоен и задумчив.

В комнате, безусловно, не было человека, который выглядел бы менее изысканно, чем мисс Флоренс Керли. Седые волосы зачесаны кое-как; черное бархатное платье – из разряда тех, что за баснословные деньги продают миллионам неразборчивых покупательниц, – ужасно скроено и аляповато украшено; туфли модные, но неудобные; и вдобавок ко всему – три кольца, явно еще материнские. Но Керли – это фирма. Даже Джон, временами бросавший на мисс Керли взгляд, искренне надеялся, что она его переживет.

Давным-давно – в те дни, когда даму-машинистку еще считали смелым новшеством, – Флоренс Керли была секретарем Старика. Она, верная живучей женской традиции преданно служить доминирующему мужчине, вверила себя фирме «Барнабас», словно возлюбленному. Тридцать лет мисс Керли любила предприятие, как сына и хозяина одновременно. Знала о его делах больше, чем все книги счетов, понимала трудности и дорожила победами с одержимостью первой няньки. В конторе она олицетворяла великодушный всезнающий ум, один из главных капиталов фирмы. За стенами конторы мисс Керли вызывала страх и почтение, иногда – негодование. При этом выглядела глуповатой незаметной старушкой, которая тихонько сидит у камина.

В комнате было очень тепло.

– Мне, пожалуй, пора, Джина. – Джон встал. – Тус в своей новой книге такого наворотил! Хочу довести ее до ума. Я вызвал его на завтра.

Приглашая автора для беседы, Джон всегда говорил «я вызвал его» – это была коронная фраза Старика.

Мисс Керли шевельнулась.

– Мистер Тус очень самонадеянный юноша, мистер Уидоусон, – рискнула высказаться она. И непонятно зачем добавила: – На прошлой неделе я видела, как он обедает с Филлипсом из «Денверса». Они, наверное, вместе учились.

Джон, уловивший направление ее мыслей, помедлил.

– Книга и правда не так хороша, как первая, – виновато сказал он.

– Да, не хороша, – согласно кивнула мисс Керли. – Со вторыми книгами вечно так, правда? И все же что-то в нем есть. Я бы не хотела, чтобы он от нас ушел. Не люблю «Денверс».

– О да, – скупо отозвался Джон и добавил: – Я над ней поработаю.

Он пошел к двери – представительный, интересный мужчина: высокая стройная фигура, суховатое желтое лицо, коротко стриженные седые волосы.

На пороге помедлил, взглянул на хозяйку дома.

– А где Пол? Не знаешь, Джина? С четверга его не видел. Опять в Париж улетел?

Возникла неловкая пауза, Керли невольно заулыбалась. Пол – нахрапистый, хвастливый, энергичный – часто выводил из себя кузенов, но ее забавлял. Джон впервые открыто упомянул дело с биографией Турлетта, и все в комнате мысленно вновь услышали страстный неубедительный голос Пола, перекрывающий шум сентябрьского коктейльного приема.

– Скажу вам, мой дорогой друг, я был так взволнован, так раздавлен, что тут же поспешил в Кройдон и сел на самолет. Даже не сообразил захватить чемодан или сообщить Джине – просто рванул туда и купил эту книгу!

То обстоятельство, что биография Турлетта вызвала одинаковые отклики и у британских, и у американских читателей – средненькая проба пера в жанре свободного стиха, не более, – и что сделка стоила Барнабасам примерно пятьсот фунтов, вполне объясняло ядовитое замечание Джона.

Джина ожила. Прежде чем ответить, она с грациозной неторопливостью повернула голову.

– Не знаю где. Дома он с четверга не появлялся.

В спокойном голосе с неожиданным новоанглийским акцентом не было смущения или негодования – ни вопросом, ни самим фактом отсутствия мужа.

– Понятно. – Джон тоже не выглядел удивленным. – Если сегодня придет, попроси заглянуть ко мне. Я буду читать допоздна. Мне доставили весьма примечательное письмо от миссис Картер. Хорошо бы Пол отучился петь дифирамбы авторам. А то они потом негодуют, если книга не идет нарасхват.

Его голос затих на скорбной ноте уже за дверью.

Ричи захохотал – сухое отрывистое кудахтанье, на которое никто не обратил ни малейшего внимания. Он сидел в стороне, в тени, откинувшись на спинку кресла: тихая, унылая или, на чей-нибудь сентиментальный взгляд, трогательная фигура.

Ричард Барнабас, брат растаявшего в воздухе Тома, единственный из кузенов не получил по завещанию Старика доли в деле. Разумеется, в тысяча девятьсот восьмом он был моложе, но не так молод, как малыш Майк или подросток Пол, и ненамного моложе самого Джона. Объяснений этой загадки у Ричи никогда не спрашивали, однако условие завещания, которое предписывало облагодетельствованным кузенам «приглядывать» за Ричардом Барнабасом, проливало некоторый свет на мнение Старика о племяннике.