что-то благозвучное, туда бы и пошли соответствующие люди. Нам же было нужно место для бунтарей.

— Вы каждый раз используете слово «мы»… — я не удержался. — Вы тоже уже жили в то время?

— Мой отец, — на лице Урусова мелькнула грустная улыбка. — А «мы» я говорю, потому что это было решением семьи, рода. И я, и все наши потомки будем нести за него ответственность… Знаешь, у меня иногда такое ощущение, что ты не воспитывался в княжеском доме, а только недавно узнал обо всех наших традициях и, как новичок со стороны, смотришь на них через кем-то ловко подставленное кривое зеркало… Большинство по умолчанию идеализирует наш мир, ты же, наоборот, ищешь подвох там, где я бы сам об этом даже не подумал.

— Так что с задумкой про банды? — я поспешил сменить опасную тему моего необычного отношения к миру. — Вы что-то не учли?

— Корпорации, — слово прозвучало как взрыв. — Среди нас тоже были те, кто пытался использовать банды в своих интересах, но корпоративные воротилы, которые вроде как должны были им противостоять через команды игигов, уже к началу двадцатого века ставили в этом деле самые настоящие рекорды. Ты знаешь, что почти все крупнейшие банды мира финансируются теми или иными корпорациями и используются друг против друга, когда обычных средств уже не хватает?

— Я думал об этом. Если между двумя врагами лежит нож, было бы странно рассчитывать, что никто за него не схватится.

— Тем не менее, мы считали, что система, в которую постоянно приходят новые люди, горящие идеей изменения, не сможет долго удерживаться в одном состоянии. Что новички вроде тебя сдвинут ее с места. Что мы увидим те самые изменения.

— Но их не было?

— Банды перемалывали молодые умы. Все либо вставали в общий ряд, либо уничтожались.

— Но это не мешало общему балансу, и вы не спешили что-то менять? — я начал понимать логику людей вроде Урусова. — Это ведь тоже было целью: банды стали прослойкой между аристократией и корпорациями?

— Все верно, — тот кивнул. — Более того, они стали полем боя, где можно было сражаться за влияние, не разрушая при этом весь мир вокруг. Увы, в последние годы все чаще эта борьба выплескивается наружу.

— Черная смола — не первый случай? — спросил я.

— Не первый, — коротко ответил Урусов, и стало понятно, что дальше распространяться на эту тему он не будет. Разве что какие-то мелочи. — Ближайшие плантации смолы теперь будут взяты под полный контроль короны, все остальное — государственная тайна.

— Я понимаю, — меня осенило. — Значит, царь был с самого начала в курсе всей этой авантюры? И ему нужна была причина взять ценный ресурс под свой контроль?

Мы опять замолчали на несколько секунд, меряясь взглядами.

— Ты довольно умный для парня, которому лишь недавно исполнилось шестнадцать, — Урусов смерил меня взглядом, а потом вытащил и подвинул свернутый в трубочку лист бумаги. — Это мое официальное прошение о возвращении наследнику Пожарских привилегий рода. Царь подписал.

— Какие это накладывает на меня обязанности? — я не спешил брать бумагу.

— Формально никаких. Ты не обретаешь новое, ты возвращаешь то, что принадлежит тебе по праву, — ответил Урусов. — Впрочем, есть не правило, а традиция, что любой дворянин в такой ситуации должен показать силу и намерения возрожденного рода. Чаще всего это поход в один из осколков.

— Помнится, вы говорили, что были бы не против взять меня с собой, — задумался я. Последние кусочки головоломки встали на свои места: слова про то, что смолу нужно брать под свой контроль, и вот теперь новый поход.

— Да, — Урусов ждал ответа.

— Вы умеете превращать свои желания в реальность, — я не спешил.

— Иначе бы я не был тем, кто я есть…

— Я тоже больше не Пожарский, — ответил я. — Мне не хочется прерывать род, но в то же время меня не интересует сам титул и столичная возня…

Еще я не хотел становиться безмолвной пешкой в чужих играх. Пешки ведь не перестают быть пешками, если их одеть подороже и периодически благосклонно трепать по плечу.

— Не слишком высокомерно для парня, который провел все детство в Санкт-Петербурге?

— Мне пришлось рано повзрослеть и многое осознать.

Мы снова помолчали.

— Хорошо, — наконец, сказал князь. — Я не буду давить, тем более это действительно награда, не обязательство. Пусть бумага останется у тебя. Когда будешь готов, просто отнеси ее в дворянское собрание своего города и набери меня. Тот номер, на который ты звонил раньше — я сохраню его специально для этого случая.

— Значит, верите, что однажды мы еще сходим в осколок?

— Я это знаю, — голос князя был предельно серьезен, и у меня по спине невольно побежали мурашки.

***

Прежде чем уйти, я хотел было попрощаться с Королевой, узнать, как дела у Архимеда, но их двоих уже увезли на самолете в столицу. Наверное, просто стоило уточнить о них у Урусова, но я сам хотел, чтобы чужие люди не лезли к моей семье, и старался вести себя соответствующе с другими.

— Ты как? — ко мне подошел Муравей.

Пока мы общались с князем, он ждал меня на улице. На мгновение мелькнула мысль: а что бы он сделал, если бы меня арестовали? Вот просто так в нарушение всяческих сделок, договоренностей и здравого смысла? Почему-то я был уверен, что Муравей меня бы не бросил. И что бы там Урусов не говорил про то, что система банд провалилась и они стали игрушкой в руках корпораций, я в это не верю. На каждого Кетцалькоатля, который сдался и прогнулся, найдется Муравей, который несмотря ни на что верит во что-то хорошее.

— Нормально. Вон пообещали вернуть титул, но я, наверно, не буду спешить.

— Понимаю, — кивнул Муравей и неожиданно тоже показал бумажку. — А мне вот передали для Жуков…

— Что там?

— Амнистия. Нам прощают все старые преступления, вот только все это не слишком важно…

Я понимал. С одной стороны, получить признание общества — это приятно. А с другой, Жуки оказались перед выбором: чтобы сохранить возможность использовать искру, им надо будет либо присягнуть какой-то корпорации, либо снова пойти против закона… И я