Юрий посмотрел на Бекешина. Друг Гошка уже успел перевернуться на живот и больше не храпел. Юрий встал, подошел к дивану и осторожно тряхнул Бекешина за плечо. Тот не отреагировал, и Юрий тряхнул его немного сильнее. Бекешин повернулся на спину, пошлепал мокрыми губами и сказал:

– Здравствуйте, девочки. Сегодня я плачу за все… Юрий выпустил его плечо, вернулся к столу и налил себе водки. Хмеля у него не осталось ни в одном глазу.

Андрей Михайлович Горечаев принял посетителя в своем скромном кабинете, расположенном на шестнадцатом этаже сверкающего зеркальным стеклом небоскреба, который показывали по телевизору всякий раз, когда в стране возникали очередные проблемы с электроэнергией. Сидя спиной к огромному, от пола до потолка, забранному вертикальными жалюзи окну, Андрей Михайлович строго посмотрел на вошедшего из-под нависающих седых бровей и жестом пригласил его сесть.

Посетитель с некоторой опаской ступил на пушистый ковер, отодвинул от стола для заседаний легкий металлический стул и опустился на самый его краешек, торчком пристроив на жирных коленях пухлую кожаную папку на “молнии”.

Он был грузен, гладок, далеко не стар, прекрасно одет и при иных обстоятельствах, наверное, весьма солиден и даже величав. Теперь же, однако, никаким величием от него и не пахло. Пахло от него недоумением, легким испугом и тупой трусливой решимостью врать до конца и до конца же валить все на других. Что именно нужно валить на своих коллег и подчиненных, этот индюк, похоже, еще не знал, и на мгновение Андрей Михайлович даже проникся жалостью к этому заплывшему жиром ничтожеству. “Кой черт, – подумал он, – в зародыше давя это неуместное чувство. За что его жалеть? Сам во всем виноват. Три высших образования! Обширный и безупречный послужной список! Морда, как у министра, голос, как у диктора Центрального телевидения, и при этом мозгов меньше, чем у курицы. Любой торгаш из подземного перехода на его месте сразу же сообразил бы, что дело пахнет керосином, и бежал бы от этой должности, как от бубонной чумы, а этот жирный павлин до сих пор уверен, что он – пуп земли… Да нет, – поправил себя Горечаев, пристально и неодобрительно разглядывая сидевшего на дальнем конце стола для заседаний человека. – Уверенности у него явно поубавилось. Что-то он начал чувствовать. Вот мы сейчас и узнаем, что именно…"

– Слушаю вас, – сказал он холодно.

– С-собственно, я… – с запинкой произнес посетитель. – Я, видите ли, не совсем представляю… Я по вызову.., собственно.

– Да? – подпустив в голос еще немного мороза, поднял брови Горечаев. – Фамилия?

– Моя?

– Свою я знаю. Как ваша фамилия?

– С-сидо… Простите. Иванов. Николай Изяславович Иванов.

– Так Иванов или Сидоров? – грозно спросил Андрей Михайлович, думая о том, что расставаться с таким ценным кадром будет безумно жаль: такого кретина теперь ни за какие деньги не сыщешь.

– Иванов, – нащупав наконец под ногами твердую почву, с видимым облегчением сказал посетитель. – Это меня в детстве Сидоровым дразнили. Ну, знаете;

Иванов, Петров, Сидоров…

Горечаев скорбно покивал, как будто только что подтвердились самые худшие его предположения.

– Да, – сказал он. – Николай Изяславович… А отца вашего в детстве как звали – Изей?

– П-позв2ольте, – робко возмутился Иванов. – П-при чем тут мой отец? Почему – Изей? С-славой его звали.., наверное. Я его детства, видите ли, не помню.

– А почему же тогда утверждаете, что Славой? – подозрительно поинтересовался Горечаев. – Изяслав. Я бы называл его Изей,.. Впрочем, это к делу не относится. Так по какому вы вопросу? Постарайтесь быть кратким, у меня мало времени.

Для усиления эффекта он посмотрел на часы и снова принялся сверлить окончательно потерявшегося Николая Изяславовича холодным недоброжелательным взглядом.

– А-ап… – сказал Николай Изяславович. – А-асс…

Он был готов. “Слизняк”, – подумал Горечаев и сделал вид, что спохватился.

– Ах, да, – сказал он, – Иванов… Фирма “Трансэнерго”?

– С-совершенно верно, – утирая выступивший на холеной морде пот наодеколоненным носовым платком, подтвердил Иванов.

– Прекрасно, – деловито сказал Горечаев. – На какой срок рассчитываете, Иванов?

Николай Изяславович издал горлом какой-то странный писк, прокашлялся и осторожно спросил, с перепугу позабыв заикаться:

– Какой срок?

– Ясно, что не директорства, – пренебрежительно бросил Горечаев. – Я имел в виду срок тюремного заключения, который вы рассчитываете получить за ваши художества.

Иванов громко икнул и испуганно прикрыл рот носовым платком. “Не обмочился бы он прямо тут, – с гадливостью подумал Андрей Михайлович. – За дверью – сколько угодно, но только не здесь. Ненавижу, когда в кабинете воняет. Надо бы полегче, что ли, а то ведь того и гляди в обморок грянется. Ну и слизняк…"

– Что же это вы, Иванов, – укоризненно продолжал он, не дождавшись ответа на свой риторический вопрос. – Что вы себе позволяете, разрешите вас спросить? Вы хотя бы понимаете, как эти ваши делишки отразятся на моем служебном положении.., на моей репутации, наконец? Ведь это я помог вам протолкнуть эти ваши заказы, я ручался за вас своим добрым именем.., а вы что же? Ведь там, – он многозначительно поднял палец к потолку, – там решат, что я получил от вас взятку, а то и вовсе состою с вами в доле. Такое новое, такое перспективное дело… Я в вас поверил, Иванов, а вы мне подложили такую свинью! Ведь вы преступник! Вы обыкновенный вор, Иванов, вульгарный и жадный мошенник!

– Помилуйте, – взмолился окончательно уничтоженный этим массированным артналетом липовый директор липовой фирмы “Трансэнерго”, – я совершенно не понимаю, о чем… – он снова икнул, закашлялся, с трудом сглотнул и закончил:

– ..о чем вы говорите.

– Так уж и не понимаете? – постепенно подходя к тому, что его интересовало, вкрадчиво спросил Горечаев. – Вы, директор, не понимаете, о чем я говорю?

– Н-не знаю, – промямлил несчастный Николай Изяславович. – Воля ваша, никак не возьму в толк… Заказы выполняются, график работ соблюдается.., не всегда, правда, но ведь это же очень специфичное производство! Качество работ на уровне, жалоб пока не было… Собственно, мы пока что находимся в процессе роста, и ни один из объектов еще не сдан, так что. – Нет, не знаю. Я чист перед законом.

– Надо же, какой ангел! – с грозным сарказмом воскликнул Горечаев. – Он чист, видите ли! А медь?

– Что – медь? – по инерции переспросил Иванов и вдруг застыл с открытым ртом, – Ах, медь! – с видимым облегчением воскликнул он. – Но ведь это же недоразумение! Какой-то водитель вчера пригнал прямо к нам под окна грузовик с медным проводом и стал требовать, чтобы мы этот провод приняли и оприходовали. Я так понимаю, что он просто заблудился… Требовал какого-то Бекешина, кричал, ругался. А у самого накладные на руках, а в накладных указана совсем другая организация. Какое-то 000 “Голиаф”, насколько я помню. А отправитель – фирма “Мальтийский крест”. Я о таких даже не слышал. И вы знаете, я теперь вспоминаю.” Да, точно! Водитель был какой-то странный, в рабочей одежде и весь обгорелый, перевязанный.., вот здесь… – он поднял пухлую руку и показал, где у водителя была повязка. – И грузовик… По-моему, в него стреляли. Такие, знаете, круглые отверстия. Но я-то здесь при чем? – почти взвизгнул он. – Это же ошибка! Я места себе не нахожу: все думаю, позвонить мне в милицию или не стоит… А вы говорите – мошенник, – закончил он с обидой.