– Заходи, как сможешь. Я рад, что ты вернулась.

Когда он улыбнулся, вокруг его глаз пролегли морщинки. Эта часть его лица мне нравилась больше всего. Голос у него был добрый, искренний. Это вызывало у меня ощущение комфорта – что-то, на что я могла полагаться.

* * *

Я нашла Руби в кухне. Она сидела, склонившись над своим телефоном, лицо ее было сосредоточенным и жестким. Когда я направилась к ней, Руби вскинула голову, словно выведенная из задумчивости.

– Привет, – сказала она, собираясь с мыслями. – Куда ты подевалась?

– Я разговаривала с Максом. А потом пошла поискать какую-нибудь закуску, – солгала я.

Руби засмеялась. Она была в хорошем настроении.

– Ну, конечно.

Экран ее телефона засветился, и она сделала паузу, чтобы ответить.

– С кем переписываешься? – спросила я.

– С тетей, – ответила Руби, переворачивая телефон экраном вниз. Если б я была более внимательной, то поняла бы, что она лжет. Я оглянулась в сторону гостиной, чтобы убедиться, что нас никто не слышит.

– Почему ты так странно себя ведешь? – спросила Руби.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – произнесла я, поднимая ее со стула и таща в сторону кладовки. Ее запястье под моими пальцами казалось совсем хрупким.

– Так таинственно, мне это нравится, – прошептала Руби, останавливаясь перед полкой с зерновыми батончиками. – Что случилось?

Я сделала вдох.

– Не знаю, надо ли об этом говорить, потому что я даже не уверена, что это правда. Но мне кажется, что мне кое-кто нравится.

Глаза Руби расширились.

– Ты серьезно? Кто?

Я знала, что она будет в восторге. Я ни с кем не встречалась после того, как рассталась с Чарли, – была слишком занята учебой, чтобы снова уделять внимание своим отношениям с парнями.

– Никому не говори, – попросила я. – Я серьезно.

Руби взяла меня за руки.

– Ты можешь мне верить, М, ты же знаешь.

Я оглянулась через плечо, еще раз удостоверяясь, что мы одни.

– Это Хейл. Ну, знаешь, ассистент преподавателя. – Руби смотрела на меня, нахмурив брови, и я продолжила, уже не так решительно: – Ну, тот парень из магистратуры, который постоянно ходит на вечеринки.

Лицо Руби сделалось мрачным, в глазах появилось решительное осуждение, которое я много раз видела прежде. Так она смотрела на Джемму. Но на меня – никогда. Она выпустила мои руки и произнесла:

– Да, я знаю, кто это такой.

– Ты злишься? – спросила я. Мне-то казалось, она будет в восторге от того, что я нашла кого-то.

Руби смотрела на меня, словно просчитывая что-то, потом наконец сказала:

– Но разве он в каком-то смысле не преподаватель?

Я уставилась на нее в ответ. Тональник у нее под глазами смазался, открывая сине-фиолетовые круги. Тон голоса был холодным, отстраненным. Я больше не знала ее. Мне хотелось разобрать ее на кусочки и просеять их, чтобы найти настоящую Руби. Ту, с которой я познакомилась три года назад. Веселую, сильную, умную Руби.

– Он еще в магистратуре, – ответила я. – Но да, он преподает.

– Ты не должна крутить с преподавателем, – сказала она. – Это грязно.

– Да, но он пока что не преподаватель, – возразила я, не заботясь о том, что мой голос звучит сердито.

Руби продолжала с осуждением смотреть на меня, взгляд ее был холодным и жестким. Я хотела, чтобы она почувствовала себя виноватой за такое ханжество, поэтому выдавила из себя слезы. Руби сразу стало неловко – я знала, что так будет. Я знала, что слезы подействуют, потому что она никогда прежде не видела меня плачущей. Руби легонько и сочувственно коснулась моего предплечья.

– Извини… просто, понимаешь, у меня на этот счет строгие принципы.

Я стряхнула ее руку и, не оглядываясь, вышла из кладовой. Поднявшись в свою комнату, стерла с лица соленую жидкость и села за стол, глядя на стопку книг.

Фокус был в том, что я сделала то, что хотела. Никто и никогда не мог удержать меня. Все, что я делала, было ради меня самой. Я была эгоисткой. И меня это устраивало. Я приняла это. Мне не нужно было одобрение Руби, но я хотела, чтобы она порадовалась за меня – как я всегда радовалась за нее или, по крайней мере, притворялась, будто радуюсь. Хуже всего было то, что я даже не знала, правда ли это – насчет Хейла. Может быть, это что-то другое? Я просто хотела спросить у Руби совета.

Что-то с ней было сильно не так, и мне нужно было понять, что именно. Поэтому я намеревалась сделать то, что делала всегда, когда Руби сбивала меня с толку. Прочитать ее дневник.

Последний курс

Прошла неделя, а у меня так и не появилось шанса проникнуть в комнату Руби. Она стала запирать свою дверь после того, как охрана кампуса предупредила нас по электронной почте о случаях воровства из отдельно стоящих домов. Руби стала молчаливой и игнорировала меня, когда мы встречались в доме.

Я сидела в аудитории, глядя на экран ноутбука и иногда прерываясь, чтобы посмотреть на Хейла и на записи, которые он делал на доске. По аудитории разносилось щелканье клавиш, в которое время от времени вклинивались комментарии кого-нибудь из студентов или задумчиво-одобрительное бормотание.

Заголовок моей записи гласил: «Литература начала двадцатого века». Он был сделан наклонным шрифтом. Я удостоверилась, что все мои записи точны и аккуратно выровнены по ширине, а потом переключилась на интернет-браузер. Я начала подготовку к поступлению на юридический и основную часть свободного времени тратила на заполнение бланков. Это поддерживало меня, позволяло отвлечься от общественной жизни. Я почти выполнила договор, который заключила со своим отцом, и наконец-то должна была получить то, чего хотела. В глубине сознания все еще зудела мысль о подаче заявления в магистратуру Хоторна, но я старательно игнорировала этот вариант. Я внесла свое имя в соответствующий раздел бланка юридического факультета Гарварда. «Малин Альберг».

Мне нравилось думать про Бостон. Хейл описывал лучшие рестораны в Саут-Энде, где он вырос, и то, как он любил бегать трусцой по набережной реки Чарльз, наблюдая за яхтсменами и байдарочниками. Я вслушивалась в каждое слово. Я знала, где подают лучшие буррито («У Анны») и откуда открывается лучший вид на город осенью, когда листья становятся красными и желтыми (с моста Масс-Эйв). Я знала, что на время марафона закрывают въезд в город и что спортивные фанаты там грубые и агрессивные, хотя это лишь добавляет интереса к просмотру матчей. Хейл описывал, каким тихим становится город во время снегопада и как некоторые люди катаются на лыжах прямо по улицам. Из его уст это звучало так, что мне казалось, будто это место может стать моим домом – домом за много миль от Техаса. И, конечно же, там был Гарвард. Мой приз за все эти долгие годы в Хоторне.