– Это еще от моих бабки с дедом осталось. Вот только диван я купила новый, в Икее. Телевизор хоть и маленький, но последней марки. Ну, остальное сами устроите, – на прощание сказала хозяйка. Она была довольна, что Берта не торговалась, была приятной и вежливой.

Берта оглядела комнату, присела на удобный диван и почувствовала огромную усталость. Только теперь она поняла, что после всех этих месяцев ожидания самого страшного, после всех этих бессонных ночей, после беспрерывных внутренних монологов сил у нее не осталось. Их не было совсем – сама мысль, что ей надо сейчас подняться, раздеться, поставить чайник, развесить свои вещи в шкафу, была невозможной. Берте хотелось лечь прямо так, в одежде, и лежать не двигаясь. Она покрутила головой, рассматривая стены, потом провела ладонью по мягкой, приятной обивке и, сбросив туфли, легла. Лежать было удобно, и думать в этой тишине тоже. «Я не вернусь в отцовскую квартиру, как бы мне ни хотелось. Я буду туда наведываться, вытирать пыль и поливать цветы. Жить я буду здесь. Я буду все делать так, как я решила. Я никому не буду звонить и не буду просить о помощи. У меня не самое плохое положение – я свободна и могу устроиться на работу. Нет абсолютно никаких причин для отчаяния. А быт? Быт как-нибудь устроится». Берта не заметила, как уснула.

Проснулась она, когда за окнами было темно. Прохладный, резкий осенний вечер требовал уюта. И этот уют лился из многочисленных освещенных окон дома напротив. Берта, скинув наконец плащ, стояла у окна и старалась не плакать. Она понимала, что протяни она руку, набери хоть один телефонный номер из своей записной книжки, от ее одиночества, усталости и тревоги не останется и следа. Господин Волков, адвокат и еще немало мужчин придут к ней на помощь. Но она звонить не будет – ее красота и ее теперешнее положение делают ее очень уязвимой. Мужчины бескорыстными не бывают.

Утром Берта встала рано. Оглядев кухню, она неожиданно для себя решила все устроить так, как когда-то было на кухне ее детства. Красивые фарфоровые чайники, яркие полотенца, салфетки и статуэтки. На той кухне, на которой хозяйничали ее бабушки, можно было сидеть часами, разговаривать по душам, просто читать книжки. Это было место, которое любили все без исключения. «Так, надо выскочить в хозяйственный, купить мелочи. Денег у меня еще немного осталось». Берта не торопясь вышла из дома и, с интересом разглядывая окрестности, пошла к метро. Совсем рядом была Москва-река, на другой стороне которой стояли корпуса завода. Корпуса были широкие и низкие, отчего казалось, что пространства много и что город куда-то отступил. Берте этот индустриальный пейзаж не понравился, и она решила дойти до парка, но у метро увидела ту самую старушку. В руках у нее была пара вязаных варежек, пара детских пинеток и салфетка. Обычная вязаная салфетка из тонких белых ниток. Салфетка была большая, ажурная и нежная. Взгляд старушки был воинственным. Берта сразу заметила салфетку – на фоне красно-желтых кустов с черными осенними ягодами она смотрелась как белое ослепительное облако.

– Сколько стоит? – Берта потрогала руками холодные ниточки.

– Пятьдесят рублей. Пинетки – семьдесят. Если все возьмешь – за сто отдам.

– Ну зачем мне пинетки? – Берта засмеялась.

– Они всем нужны, – бабка сурово посмотрела на нее серыми глазами.

– Наверное, – Берта уже было прошла мимо, но потом вернулась. – Давайте! – она достала деньги и отдала старухе.

– Погоди так хватать, я тебе заверну все.

– Да не надо, – Берта собралась уже все положить в сумку.

– Надо! Что ты такая?! – в голосе старухи не слышалось никакой благодарности за покупку. Она неторопливо достала газету и тщательно все завернула. – Вот. На здоровье… пользуйся!

Дальше идти смысла не было. Больше Берта потратить денег не могла, поэтому с покупками она повернула домой. Там она еще раз на совесть вымыла кухню, расставила красиво посуду и повесила занавески, которые нашла у хозяйки в шкафу. Затем достала купленные салфетку и пинетки. Маленькие яркие детские башмачки она повесила на оконную ручку, а салфетку, простирнув в легкой мыльной пене, повесила сушиться. «Ну вот, высохнет, постелю на стол, и будет очень даже неплохо…» Берта взяла газету, в которую были завернуты покупки, и уже приготовилась ее выбросить, как в глаза бросилось объявление: «Крупному издательству требуется…»

Через неделю она работала у Лили Сумароковой.

Взяв на работу эту высокую белокурую женщину, Лиля совершенно не интересовалась ее прошлым. Сумарокой гораздо важнее было то, как новый сотрудник справится с теми проблемами, которые по вине милого Георгия Николаевича свалились на ее издательство.

– Я вам доверяю, – Лиля сделала ударение на слове «доверяю», – сделайте полный анализ ситуации, выработайте кризисную стратегию, доложите мне. А можете и не докладывать. Я почему-то уверена, что у вас все получится и мне отныне беспокоиться не о чем. Я наконец закончу детектив и напишу две статьи в наш еженедельник.

Берта получила в бухгалтерии кучу папок, закрылась в своем кабинете и углубилась в изучение проблемы.

Надо сказать, что учреждение, в которое попала Берта, на первый взгляд было странным. Подбор кадров осуществлялся лично Лилей Сумароковой и в точности отражал ее мировоззрение. В отделе поэзии Берта повстречала молодого могучего афроамериканца по имени Стив. Гены его отца Джеймса, южанина из Филадельфии, полностью подавили гены его русской матери. В Москву Стив приехал учиться в МГУ, а Лиля его нашла на книжной ярмарке и была очарована сочетанием физической силы, романтического настроя и удивительного знания произведений поэта Баркова. Она быстро его уговорила возглавить отдел поэзии и впоследствии была чрезвычайно довольна работой Стива. Отделом детективной и приключенческой литературы занимался бывший оперативник. Молодой, бледный и худой, он был помешан на конспирологических теориях. Лиля с ним познакомилась, когда тот принес свою рукопись. Роман под названием «Кровавое зарево над Кинешмой» читать было невозможно – мурашки по коже бегали от описываемых ужасов. «Надо спасти отечественного читателя от этого молодого человека, его – не остановить, но ведь грамотный, чутье тоже есть, пусть читает чужие рукописи. Этот точно барахло не пропустит!» Романтической прозой занималась длинноногая красавица Юля. Она была девушка с большим вкусом и пользовалась огромным успехом у мужчин. Рукописи она читала не иначе, как с коробкой шоколадных конфет на столе. Компанию дополняла грузинка Нина, секретарша. Именно Нине издательство было обязано тревожными и волнующими запахами свежесваренного кофе. Что бы ни происходило, ровно в двенадцать часов Нина удалялась на хорошо оборудованную кухню и колдовала над турками. Варила она на всю редакцию и ее гостей. Лиля Сумарокова клялась, что налоговых инспекторов, которые одно время зачастили к ним, привадила именно Нина своим кофе.

Георгий Николаевич только за голову хватался от кадровой политики жены. Ему казалось, что в таком подходе нет никакой логики.

– Успокойся, увидишь, каждый на своем месте будет.

И действительно, вскоре механизм заработал так слаженно, как будто людей в этот коллектив подбирали опытные психологи. Берта успела познакомиться со всеми и с удивлением поняла, что они ее узнали и что все в курсе ее обстоятельств. Но никого это, по большому счету, не волновало. Никто не делал участливое или вообще какое-либо заинтересованное лицо. Стив при знакомстве, приподняв свою огромную фигуру над столом, произнес классическое: