– Ну? – стараясь говорить грубо, спросила она, когда он появился на пороге.

Она копировала девчонок из Сандауна, то, как они обращались к парням на велосипедах. Девчонки старались выглядеть невозмутимо. Как будто ничто не могло их ранить.

– Так как это будет выглядеть?

Он словно ее не слышал. Затянулся сигаретным дымом, вошел в стойло и закрыл за собой дверь. Бо потерял к ней интерес и принялся жевать сено. Стойло освещалось только неоновым светом снаружи. Его лица не было видно, хотя свет озарял ее, делая похожей на оранжевое привидение.

– Сними свитер. – Он сказал это так обыденно, будто попросил закрыть ворота.

– Что?

– Сними свитер. Хочу на тебя посмотреть. – Он затянулся сигаретой, в упор глядя на нее.

Она смотрела на него во все глаза. Только не сейчас, думала она. Сейчас я не готова. Я просто хотела уточнить, что ты предлагал.

– Но…

– Если не хочешь, не надо… – Он сделал вид, что уходит. – Играешь в детские игры. Дала понять, что к тебе можно относиться серьезно.

Двумя пальцами он вынул сигарету изо рта и бросил на бетон. Она вспыхнула и потухла на мокром полу. При виде его холодного, сурового лица Сара запаниковала.

Не понимая, что делает, она сняла свитер. Без него ей стало холодно. Сквозняк проник сквозь дверь и лишил ее тепла и защиты.

Он повернулся к ней. Она не видела его глаз, но чувствовала, как он смотрит на нее, исследуя и оценивая каждую мелочь. Понятно, что не ей было решать. Его взгляд пронизывал, будто проникал сквозь кожу, доставал до плоти, скрывавшейся под ней. Это скоро закончится, говорила она себе, стараясь держаться прямо, с вызовом. А потом я не буду должна ему ничего. Все будет хорошо.

– А теперь лифчик, – медленно произнес он, но это была команда. Так говорит человек, который всегда получает то, что хочет.

Ей показалось, она ослышалась.

– Но что вы хотите? – возразила она. – Вы ничего не сказали…

– Ты мне указываешь, что делать? – Его голос стал сердитым. – Диктуешь условия?

Она дрожала. Руки покрылись гусиной кожей.

Сара закрыла глаза. Сердце так громко стучало, что она почти не слышала его слов.

– Снимай.

Она тяжело сглотнула, подняла подбородок, стиснула зубы, чтобы они не стучали то ли от холода, то ли от страха, она сама не понимала от чего. Не открывая глаз, расстегнула и сняла лифчик. Дешевый, некрасивый, немного великоватый. Папá покупал себе носки, и она так застеснялась, что даже его не примерила. Он взял его и бросил на землю. Она стояла с обнаженной грудью. Ей было холодно. Соски затвердели. Она слышала его вздох, приближающиеся шаги и поняла, что падает в бездну, о существовании которой и не подозревала.

Она не могла открыть глаза, не могла дышать. Стояла мертвая, униженная, вычленяя себя, Сару, из собственного тела. Стояла обнаженная в стойле. Новая лошадь Саля заржала под соседней аркой, снаружи лаяла собака, кто-то разговаривал на улице. Это была не она. Горячие сухие мужские руки скользили по ее холодной коже, его горячее дыхание приблизилось к лицу. Он шептал грязные, ненужные слова ей в ухо. Чужой, резкий запах, его жесткий ремень прижался к ее бедру, ей стало больно, и она вжалась в холодную стену. Реальный мир исчез, остался только он, его слова и его настойчивые безжалостные прикосновения, которые она была не в силах остановить. Это была не она. Это происходило не с ней. Что случилось с Сарой? Это была уже не ее жизнь, не ее семья, не ее будущее. Она уже ничего не решала. Какое имеет значение, что этот мужчина хотел овладеть ее телом, неопытным, бессильным, тяжело дышащим. Она впала в забытье, перестала что-либо чувствовать, перестала существовать.

Это была не она. Он взял ее бесчувственную руку и притянул к себе. Она стиснула зубы, чтобы не стучали от страха. Ерунда, повторяла она сама себе. Ерунда, потом все кончится. Она слышала, как он расстегивает молнию, он тяжело дышал, со стоном, хрипло. Слышала слова и удивлялась, смутно: неужели это я? Почувствовала грубую джинсовую ткань, а потом что-то мягкое и теплое, но упругое. Инстинкт подсказывал ей, что к этому не стоит прикасаться.

Она ничего не могла сделать. Он нашел ее руку, сжал в своей сильной ладони, и она вновь почувствовала что-то теплое в руке. Он настаивал, даже не убеждал. Она закричала, стала его отталкивать, бить:

– Убирайся! Оставь меня!

Бо встрепенулся и шарахнулся в сторону, задев копытами стену. Схватив сумку, она вырвалась от него, выбежала из промозглого стойла, бросилась к воротам, открыла их, выбежала на освещенную улицу, заполненную транспортом в час пик, натянула через голову свитер.

– Не был уверен, что застану тебя здесь. – Конор стоял перед ней с кружкой пива. – Ричард хотел с тобой поговорить сегодня. Мне пришлось за тебя извиниться. – Наташа промолчала. Тогда он добавил: – Линда за тебя волнуется.

– Линда слишком интересуется чужими делами. – Она откинулась на спинку кресла. – Сам видишь – я в порядке.

Конор окинул взглядом пустые бокалы перед ней. Он снял пальто и сел напротив нее в кабинку. Был конец рабочего дня, и паб наполнялся людьми. Он отпил из бокала.

– Звонил тебе домой. Твоя юная гостья сказала, что не знает, где ты.

Наташа сделала глоток. Если выпить много белого вина, оно становится похоже по вкусу на кислый виноградный сок.

– Я здесь не останусь.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Слушай, Наташа, что происходит?

– Тебя это интересует?

– Но я же вижу, с тобой что-то происходит. Ты не пропустила ни одной встречи за пять лет и вдруг не приходишь на работу без видимой на то причины.

Он не сказал: «И ты пьяна». Это было не нужно.

– Отлично, Холмс. – Голос Наташи звучал тихо и спокойно. Она вдруг поняла, что ей нравится шардоне, несмотря на то что это могло показаться старомодным. Почему она так поздно это поняла? – Видела дом, где жила женщина, на которую напал Али Ахмади.

– Какого черта тебя туда понесло?

– Не знаю.

– Я думал, ты давно успокоилась. С чего это снова тебя тревожит?

– Потому что это меня по-прежнему тревожит. – Она заморгала. – Думаю о ней. Думаю о нем.

Тонкие смуглые руки, сложенные в мольбе. Эти же руки, сжимающие шею женщины.

– Наташа, это нелепо. Ты ведешь себя… неразумно.

– Это потому, что я напилась.

– Хорошо. Я вызову такси, и ты поедешь домой. Ну, Дока. – Он взял ее за руку, но она высвободилась.

– Домой я не поеду.

– Почему?

– Я живу в гостинице.

– Ты живешь в гостинице? – Он посмотрел на нее как на неразорвавшуюся бомбу.