– Подожди, у меня все болит…

Он отпустил ее и, включив в салоне свет, принялся разглядывать ее бледное осунувшееся лицо.

– Белла, я уже думал, что никогда не увижу тебя… – Петр Филиппович, не менее бледный и взволнованный, мял ее ладошку в своей огромной ладони и покрывал поцелуями ее мокрые от слез щеки. – Не плачь, поедем ко мне, и ты мне все расскажешь…

И Белла, которая уже столько времени находилась в страшном душевном напряжении, вдруг поняла, что только с этим человеком она чувствует себя спокойно. Присутствие рядом с ней Макса, которого она считала единственным своим защитником и покровителем, не давало ей и тысячной доли того счастья, которое она испытывала сейчас. А ведь Петра Филипповича она знала совсем недавно.

– Это правда, что ты собирался увезти меня из города… еще тогда, до того, как погиб Макс?

– Правда, – услышала она хрипловатый от волнения голос, повернула голову и увидела мужественный профиль Володарского. Петр Филиппович смотрел на дорогу и гнал машину на огромной скорости куда-то за город. Но Белла даже не спросила, куда они едут. – Все это правда. И я нисколько об этом не жалею. Я всегда знал, что ты будешь моей. Потому что я, когда увидел тебя в первый раз, просто потерял голову… Я все понимал, абсолютно, ведь я не мальчик… Твой муж никогда бы не согласился отпустить тебя. Да и ты как будто была в него влюблена, ведь так?

– Так, – не стала лукавить Белла. – Конечно, ведь он был единственным мужчиной в моей жизни.

– Я так и понял… Ты сейчас от него?

– Да.

– Так я и знал… Скажи, а ведь ты мне не поверила, что он жив?

– Не поверила. Но когда увидела его живого и здорового… Можно, я пока ничего не буду говорить? Мне кажется, что я начинаю терять сознание…

Она широко раскрыла глаза и уставилась на дорогу, черную, словно ввинчивающуюся в надвигающийся на них смертельно опасный туннель.

– Куда мы едем? – спросила она, с трудом разлепив пересохшие губы.

– У меня дом в Кукушкине.

Она не помнила, сколько они ехали. И, наверно, уснула, потому что проснулась оттого, что машина остановилась. Белла открыла глаза и увидела ярко освещенный мощным фонарем огромный дом, окруженный со всех сторон каменной стеной. К машине подошел человек, и Белла, увидев его бесстрастное лицо, даже слегка улыбнулась: Скандинав. Верный пес. Он помог ей выйти из машины, а затем занялся «Мерседесом», в то время как Володарский провел Беллу в дом.

– Ну как, тепло здесь у нас? – спросил он, с довольным видом потирая руки и жестом приглашая Беллу войти в большую комнату с камином. Шкура белого медведя, расстеленная между двумя глубокими креслами, казалась розовой от огня. – Это газовый камин… Проходи, садись в кресло… Грейся… – Он нежно, как маленькую девочку, поцеловал ее в затылок и ушел, оставив ее в этом жарком раю.

Белла пристроилась в кресле и стала смотреть на огонь. Несмотря на разливающееся по ее телу тепло, она все еще немного дрожала. Все-таки месяц, проведенный почти в неподвижности, сделал ее еще более хрупкой и слабой.

Она сидела, расслабившись, с закрытыми глазами и представляла себе Макса, который, обнаружив ее исчезновение, будет потрясен ее предательством. «Предательство – пустой звук. Ничего не значащее слово в отношении меня». Белла все еще видела перед собой лицо Макса там, в подъезде дома Леви. Что это было с ней тогда, зачем она побежала через дорогу? Ведь она не собиралась бросаться под машину, напротив, она хотела жить, но только уже БЕЗ МАКСА… Как можно оставаться с человеком, который предал тебя?

Белла посмотрела на свои руки: они были сжаты в кулачки. Что это было: злость, досада, обида? Пожалуй, все вместе.

Она спрашивала себя, вернулась бы она к Володарскому, если бы Макс, к примеру, стал инвалидом или потерял память? Но не находила ответа на этот вопрос. Наверное, потому, что не могла представить себе Макса беспомощным. Он принадлежал к породе людей, которые неспособны вызвать к себе жалость, разве что когда они окажутся в гробу. Ведь она жалела Макса, когда приехала на похороны. И чувство ее было светлое и искреннее. «Неужели мне было бы легче, если бы он погиб тогда?.. А ему, наверно, было спокойнее думать, что я погибла».

Она мучилась вопросом, почему Макс ничего не рассказал ей о планах Володарского, касающихся ее. Как мог он утаить открытие счетов на ее имя? И вдруг страшная догадка заставила ее мгновенно выйти из того благостного физического состояния, в котором она вот уже несколько минут находилась: а что, если Макс надеялся с ее помощью присвоить себе деньги, которые Володарский положил на ее счета в банках? Возможно, Макс сказал бы ей о существовании этих счетов лишь в Москве, куда он, собственно, и собирался ее увезти. «Но почему? Да потому, что Володарский открыл счета именно в Москве… А как Макс мог узнать об этом? Как? Борисов! Темная лошадка. Он каким-то образом проведал об этом, сообщил Максу, и они составили план. Так вот почему Борисов не хотел давать мне денег… И, возможно, Борисов после моего звонка связался с Максом и сообщил ему, что я жива и нахожусь в Москве… Макс, конечно, обрадовался такому повороту дела: ведь теперь ему ничего не стоило уговорить меня пойти в банк и снять с МОИХ счетов денежки Володарского. Больше того, он мог заставить меня подписать генеральную доверенность (аналогичную той, которую они составили в свое время с Володарским) на ведение всех финансовых операций… И я бы пошла на это, стоило мне только увидеть Макса живым и здоровым… Но в таком случае Макс успел бы подготовиться к разговору со мной и не выглядел таким беспомощным, как там, в доме Леви, где мы столкнулись с ним СЛУЧАЙНО… Макс с Борисовым все бы предусмотрел, он мог бы даже разыграть из себя инвалида, лишь бы только убедить меня в том, что он НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ, НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ…»

Петр Филиппович тронул ее за плечо, и Белла очнулась. Тряхнула головой и, вновь оказавшись перед камином, увидела столик на колесах, накрытый на двоих: бутылка джина, мясо, рыба, фрукты…

– Поешь. – Володарский подкатил столик прямо к креслу, на котором она сидела, и протянул ей бокал, плеснув туда немного джина. – И выпей, тебе надо будет потом хорошенько выспаться… Постарайся ни о чем не думать… Да, я виноват перед тобой в какой-то мере, потому что сам заварил эту кашу, но твоя недосягаемость подстегивала меня, заставляла жить, дышать, работать… Я очень много работал, мне бы не хотелось, чтобы ты думала, будто я вор… Просто я много чего умею, и мне было бы стыдно при такой власти и способностях оставаться нищим… Поверь, я сделал для города больше, чем мои предшественники, а сделаю еще больше, но мне для этого нужна ты…

– А как же твоя жена?

– Она уже уехала из города. Думаю, тебе не надо говорить, что я обеспечил ее на всю жизнь… Что касается детей, разумеется, они всегда будут моими детьми, и я буду заботиться о них, приезжать к ним… Они уже взрослые и не осудят меня. Понимаешь, я всегда жил для кого-то… А теперь мне хотелось бы все это совместить… Белла, ты даешь мне силы. Я немолод, это так, но еще полон сил, и ты могла убедиться в этом… Я не могу тебе сказать, что заставлю силой полюбить себя, но я никогда от тебя не откажусь… И не забывай о нашем уговоре…