Но я не умер, а продолжал готовить презентацию, вести переговоры с рекламодателями, утихомиривать всем недовольного и капризного Капоффа. Презентация в «Триумфе» прошла с огромным успехом, а номер «Сitizen K» побил все рекорды продаж. Земфира была в ударе и пела грандиозно. Но о примирении не могло быть и речи. Она меня просто не замечала. И ведро роз, которое я приволок, ее не смягчило. Когда я заглянул в гримерку после концерта, ведро было пустым. В мутной воде плавало только два лепестка. Красноречивый символ того, чем обычно заканчиваются знакомства со знаменитостями.

Рената еще долго потом со мной не разговаривала, демонстрируя всяческую обиду. А потом призналась, что вся эта история ей стоила восьми лет жизни.

— Почему восьми, а не шести или девяти, например? — попытался я отшутиться.

— Потому что я точно знаю, что восемь! — сказала она с усталой укоризной в голосе.

В наших вполне добрых отношениях вдруг появилась черная, обугленная страница, которую мы постарались поскорее пролистать. Но она есть. Куда теперь ее денешь?

Время от времени я набираю ее номер. Как правило, попадаю не туда или слышу механический голос, что «этот номер больше не существует». У нее все время какие-то дела: кто-то ее ждет, куда-то она опаздывает. К тому же она почти ничего не ест, что тоже, наверное, не способствует хорошему расположению духа. Однажды она с гордостью продемонстрировала мне какую-то малопривлекательную на вид траву в своем айфоне. «Это мой обед и ужин», — сказала она со вздохом.

Борьба за сохранение «вечной молодости» и «ускользающей красоты» стала содержанием многих ее интервью. Женские журналы интересует, что надо делать с собой, чтобы так выглядеть. На этот счет у Ренаты припасена коронная фраза, которая сшибает с ног всех интервьюерш: «Вам это не поможет».

— Почему все хотят от меня узнать советы и рецепты, что им читать? Пусть сами разбираются. Почему люди такие непытливые? Почему они все время спрашивают: чем вы мажетесь? Что читаете? Из чего состоите? Чем бы я ни мазалась, все равно им это не поможет. Они должны искать свое. Зачем кому-то знать, что я читаю? Чтобы понять, какая я, лучше посмотреть мои фильмы.

Ее фильмы, где она, как правило, играет главные женские роли, автобиографичны не больше, чем мемуары известных див. Правда и вымысел, страхи и иллюзии, самообманы и смутные надежды — все красиво упаковано в формат авторского кино. Но иногда там вспыхивает что-то подлинное и человеческое. Как, например, в финале ее «Богини», когда она появляется в виде бомжихи, завернутой с ног до головы в какие-то газеты.

Образ безумной брошенной старости преследовал ее с самых молодых лет. Почему она так часто возвращалась к этой теме? Почему так часто рисовала себе и проигрывала одну и ту же ситуацию: районная больница, кровать в коридоре, капельница, из которой что-то уныло капает без всякой надежды на спасение. Все проходят мимо, не замечая в упор. Никому нет дела, что ты умираешь. Бедная, бедная жизнь с нищим рационом радостей и витаминов.

— Вот уж нищей я быть совсем не согласна, — возмущается Рената, когда я припоминаю ее же собственные слова. — Меня это по молодости пугало. А сейчас нет. Я и в районной больнице найду себе точку отсчета. Выбрасывайте меня в любом Бирюлеве-Товарном, и я не пропаду.

На самом деле пропасть было гораздо больше шансов в Камергерском переулке, на сцене МХТ им. Чехова, куда Ренату с подачи режиссера Адольфа Шапиро позвал Олег Табаков на роль Раневской в «Вишневом саде». Театрального опыта никакого. Голос у нее не поставлен и не в состоянии «взять» зал на тысячу мест. Я сидел в пятом ряду и слышал лишь отдельные слова, которые она произносила. Но странное дело, зал оживлялся только при появлении Ренаты. Почти каждая фраза ее Раневской сопровождалась смехом и аплодисментами. Поначалу было непонятно: чему так все радуются? То ли знакомому и совсем «не театральному» лицу, то ли тому, что чеховский текст зазвучал совсем в другой, непривычной тональности. Входило ли это в замысел режиссера или нет, но в исполнении Ренаты «Вишневый сад» впервые на моей памяти был сыгран как комедия. Нет, она не комиковала, ничего не утрировала. Но глядя на нее, ты верил, что ее Раневская приехала из Парижа, что ее обокрал любовник, что ничего, кроме неприятностей, от встречи с родиной она не ждет, и очень бы ей хотелось поскорее отсюда уехать. Но брат, дочь, воспоминания и, конечно, этот мифический сад, едва угадываемый за знаменитым оливковым занавесом с чайкой, держат, не отпускают, не дают бежать со всех ног. А главное — деньги, точнее, их отсутствие. Вот что ее по-настоящему мучает, вот что является движущей силой всей этой истории. Поэтому она звучит сегодня так современно.

В том, как существовала Рената в предлагаемых обстоятельствах, было что-то непередаваемо самодеятельное. Так играют любители на клубных сценах. Но в этой наивной любительщине была своя несомненная трогательность, на которую мгновенно откликался зрительный зал, уставший от бывалых профессионалов. А просвещенным театралам в ее Раневской виделось даже продолжение некоей большой театральной Игры. В конце концов, МХТ начинался и впервые заявил о себе именно как театр любительский. И вообще, корень этого слова — любить. Слово из лексикона Ренаты.

К слову сказать, спектакль, которому все предсказывали неминуемый провал, держится в репертуаре уже больше десяти лет. Что есть, конечно, абсолютный рекорд. И теперь, когда идешь по Камергерскому переулку, все время натыкаешься на Ренатины портреты — тут и Раневская в «Вишневом саде», и миссис Ройман в «Свидетеле обвинения», а сейчас еще появились фотографии из спектакля «Северный ветер», где она и драматург, и исполнительница сразу нескольких ролей, и впервые театральный режиссер.

…Спектакль уже шел больше года, когда я собрался его посмотреть. Зал был полон. По темному занавесу косо летел то ли дождь, то ли снег. Северный ветер… С первых же реплик я понял, что этот текст надо читать как стихи. Это и были стихи, написанные в только ей ведомом размере и ритме. И только о том, что всегда ее интересовало. О любви «до гроба и после гроба», о смерти и о том, что «глаза плачут». В какой-то момент мне показалось, что все киноистории, снятые Ренатой и не снятые, она запрятала сюда, в изящную мхатовскую шкатулку малой сцены. И властную старуху Вечную Алису в инвалидном кресле, сверстницу и соперницу ее героинь из фильма «Нет смерти для меня». И нежную стюардессу Фанни — двойника ее Лары из фильма «Небо. Самолет. Девушка», и ее сестру-близнеца Фаину, словно сбежавшую из «Богини», где тоже звучала тема двойников. И даже чучело хорька на новогоднем столе выглядело репликой из «Последней сказки Риты», где хорек был живой. Все эти темы, мотивы, сюжетные линии, как всегда, причудливо переплетены, так что и концов не сыскать. Да, может, и не надо?

Рано или поздно все равно появится одинокая почтальонша, вооруженная зонтом-оружием для защиты от навязчивых ухажеров. Обычно она приносит с собой известие о чьей-то смерти, или обвиняет кого-то в шпионаже, или расстреливает новогоднюю елку с криком «Мало безумия!».

А в конце каждой сцены непременно уводит кого-то из героев с собой за кулисы. И никто не пытается ей сопротивляться. Зачем? Если эта почтальонша и есть сама Смерть. Если ее играет сама Рената Литвинова.