А меж тем Костя Нифонтов, хоть и зыркая исподлобья, но решает первый вопрос – вернее, помогает решить его Севке. А за ним и второй, и третий; и вот задача сдаётся, к вящему удовольствию всего первого отделения. На доске же остаётся унылый сапожник; Ирина Ивановна подходит к нему, чуть склонив голову набок, два касания мелком – и вот мастеровой уже улыбается, а с фартука его исчезает заплата.

– Вот видите, Сева. И задачу решили, и чистописание подтянули.

Кадеты смеются.

О недавнем взрыве на станции, о последующем шествии к дворцу, о выстрелах и жертвах они если и не забыли, то, во всяком случае, отодвинули это куда-то далеко.

Лев Бобровский таки посвятил своих приятелей, Нифонтова и Воротникова, во все подробности подземных приключений; Феде это не слишком понравилось, но, в конце концов, именно Бобёр нашёл потерну, так что уж пусть.

Они пытались следить, все пятеро, но быстро выяснилось, что болтаться внизу, у спуска в подвал, не получается ни утром, ни вечером, даже в так называемое свободное время. И дядьки-фельдфебели, и офицеры, и просто учителя – все гоняли горе-наблюдателей.

Лев скрежетал зубами, но деваться было некуда.

Петя Ниткин многозначительно молчал и лишь изредка с поистине ангельской кротостью напоминал, что он-то с самого начала предлагал всё рассказать m-lle Шульц.

Замок ему Бобровский, кстати, добыл, и теперь Петя, обложившись собственноручно сделанными копиями каких-то чертежей, корпел над рисунками отмычек. Дело, однако, двигалось медленно, потому что на «ручном труде» занимались кадеты не металлом, а деревом и что-то можно было смастерить только втихаря.

Октябрь катился к концу, подступал ноябрь, седьмая рота старательно (или не очень) училась, ибо головы от уроков было теперь поистине не поднять. Выделились отличники и отстающие. Севка Воротников, вечно голодный, а вдобавок и не получавший ни посылок из дому, ни даже карманных денег, отбирал теперь утреннюю колбасу у других жертв, чтобы никому не было обидно, обходил трёх-четырёх «слабачков».

Почти каждый день седьмая рота отправлялась в тир и там, не жалея, жгла малокалиберные патроны. Кроме Феди неплохо стрелял Пашка Бушен – их двоих Две Мишени отделял теперь от остальных, препоручая бородатому сотнику лейб-гвардии Казачьего полка, и тот, хитро кося глазом, учил мальчишек уже не просто «изрядной стрельбе», но именно «стрелецкому искусству», как он выражался.

Две Мишени тоже не давал ни отдыха ни срока.

– Седьмая рота! Ориентир – отдельно стоящая сосна на пригорке, легко бегом марш!.. Головной дозор, пошли!.. Правый!.. Левый!.. Арьергард! Помните, господа кадеты, сколько несчастий и неудач в Маньчжурии претерпели те горе-командиры, что пренебрегали походным охранением!..

Седьмая рота дружно топала по усыпанной палой листвою тропке. Фёдор попал в головной дозор; требовалось вовсю крутить головой, ибо Две Мишени с капитанами Коссартом и Ромашкевичем расставили по обе стороны тропы чучела стрелков с винтовками, и дозору вменялось в обязанность вовремя поднять тревогу.

Бедняга Петя Ниткин влачился, «аки Иов на гноище», как сказала бы няня. Арьергард для того и был предназначен, чтобы слабосильные кадеты не отставали бы слишком сильно. Только вот зря Две Мишени поставил туда Севку Воротникова – здоровенный второгодник не упускал случая подгонять других хворостиной, пока Коссарт на него не прикрикнул.

Кое-как добежали, и головной дозор пропустил всего один из пяти манекенов.

– Всё равно много, – покачал головой командир роты. – Господа кадеты! Усложняем задачу. Теперь при движении назад надлежит открывать огонь по обнаруженному неприятелю!

«Огонь?» – удивился Фёдор. Из чего же это огонь?

Коссарт с Ромашкевичем меж тем вытащили из кустов явно заранее припрятанный там ящик.

– Господа кадеты, прошу внимания. Как вам конечно же известно, Давид смог поразить Голиафа из простой пращи. Пращами мы, увы, не владеем, зато есть вот это. – Две Мишени выпрямился, держа в руках самую обычную, любому мальчишке знакомую рогатку. Правда, явно сделанную не на коленке, в мастерских, с хорошей резинкой.

– Каждый кадет, – внушительно сказал Константин Сергеевич, – должен уметь стрелять из всего, что окажется под рукой. Из того, на что обычные солдаты противника даже не посмотрят, что покажется им смешным и даже глупым. А ну-ка, кто из вас сможет поразить из рогатки ну хотя бы вон то дерево?

Седьмая рота загалдела и запрыгала. От добровольцев не было отбоя.

Из того же ящика явились и камушки.

Оказалось, что среди господ кадет почти все владеют рогаткой «от господа Бога», как выразился Коссарт, глядя, как от соснового ствола отскакивает целый град каменьев.

– Отлично! Теперь, седьмая рота, при обнаружении неприятеля головной или боковой дозоры подают команду «противник справа» или «противник слева», указывая направление. Все остальные немедля разворачиваются в цепь, как на строевых занятиях, ведя огонь из личного оружия. Следует также помнить об экономном расходе боеприпасов – вещевые мешки с патронными сумками не бездонные.

В общем, скучать не приходилось.

С Костей Нифонтовым Федя старался ничего не обсуждать. Зачем, думал он, всё равно не переубедить. Я ему слово – и он мне в ответ. Да и другие заботы есть.

Следующий отпуск последовал только через три недели после первого. На сей раз за Петей Ниткиным приехал тот самый «дядя Серёжа» – низенький, пухлый генерал совершенно невоинственного вида, зато на собственном автомоторе. Судя по Петиному выражению лица, дома у господина кадета было всё сложно.

– Я б лучше к тебе снова, – вздохнул Ниткин, складывая и убирая письмо от родни. – Так хорошо было…

– Чего ж хорошего, – буркнул Федя, – чуть не переругались…

– «Чуть» не считается, – сказал Петя наставительно. – Зато пироги какие были! Мм, объедение!..

– Можно подумать, у тебя дома пироги не пекут…

– Пекут, да не те, – вновь закручинился Ниткин. – Твоя няня, она с душой. А дома – не, потому что велели.

Федя спорить не стал, просто удивился, каким это образом такой любитель покушать, как Петя, ухитряется различать пироги «с душой» и «без души».

Всё оставалось тихо и в Петербурге, и в Гатчино. Вовсю строился новый вокзал взамен повреждённого взрывом, починили монорельсовую дорогу и решили её продлить – до Варшавского направления. Честно говоря, даже о бомбистах и загадочной потерне Федя стал забывать, потому что Ниткин всё ещё возился с отмычками, следить за подозрительным местом никак не удавалось, да и вообще хватало других забот.

И только Лев Бобровский, как оказалось, от намерений своих отступать не намерен.