Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Люди Большого?
— Да. Хотя все новые какие‑то. Никого из тех, кто в нашем районе ошивался, не было. Все незнакомые. Потом уже Пескарь — парень, которому я плачу, рассказывал, что Большой новую команду где‑то набрал. Непонятно, чем они занимаются. Наши… ну… местные, вначале переживали, что их спишут, но сейчас успокоились. Те — сами по себе, наши — сами по себе. Слушай, Макс, я тут в "Поросенке" вроде как снова начал хозяйничать… Ну, Юла ведь убили, а тебя не было. Но все деньги, что Юл мне заплатил, они здесь. Если у Юла есть родные…
— Нет у него никого. Не было…
— Тогда они, наверное, твои?
— Наверное. Я их заберу попозже. Может быть заберу.
По пути в гостиницу мне больше ни о чем не думалось. Даже сил себя клясть не было. Можно было сколько угодно переводить стрелки на Виктора и обвинять его во всех мыслимых и немыслимых грехах и ошибках, но я‑то знал — в том, что произошло с Юлом, моя и только моя вина. Большого нужно было убить сразу после Креста. Нельзя оставлять живого врага у себя за спиной. Ни при каких обстоятельствах нельзя. Я же знал, что Большой захочет отомстить за своего генерала. Даже не то, что захочет — для него это единственный вариант. У него просто выбора нет, И у меня не было, а я подумал, что есть. Поэтому Марту и Юла убили.
Все наши торчали в номере. Ни слова ни говоря, я начал закидывать вещи в мешок.
— Питер, вы куда‑то собрались?
— Да.
— Мы отправляемся завтра утром.
— Счастливого пути.
— Не понял?
— Я уволился.
— Как? Вы не можете!
— Я это только что сделал.
— Питер!? Вы не можете!
Я промолчал.
— Вы не можете! Мы почти достигли цели!
Я опустил мешок. И на кой ляд мне столько барахла? Вывалив все на кровать, я собрал арбалет и замотал его в плащ, чтобы не привлекать ненужного внимания на улице. Потом сложил самое необходимое. Размер мешка уменьшился раза в три.
— Ты уходишь, Питер?
— Да, Альф, я ухожу.
— Как?
— Ногами. Ногами ухожу.
— И это все, что ты можешь сказать? — Алиса уперла кулачки в бока и стала походить на букву "ф".
— Да. Это все. Прощайте.
— Питер, вы не можете уйти сейчас, — голос Карелла звучал почти умоляюще.
— Попробуйте меня остановить.
Виктор посмотрел в угол, где Эрлик, сидя в кресле, чистил ножом яблоко. Я тоже посмотрел на нагуаля. Честно говоря, я не знал, что буду делать, если он станет на сторону Виктора. Драться с ним у меня никакого желания не было, да и результат такой схватки был предрешен заранее. Однако Эрлик продолжал невозмутимо срезать тонкую яблочную кожуру. Он даже головы не поднял. Виктор поник.
- - Вы не можете… Как? Мы же почти у цели… У нас такая команда…
- - Какая команда, Карелла? Эту шайку клоунов–неудачников вы называете командой? Откройте глаза! Покойный миллионер, свихнувшийся разведчик, чародейка без способностей, полуэльф–пацифист и юная социопатка… Это не команда, а бродячий цирк! Не смешите меня. У нас один Фрай может считаться относительно нормальным, да и то только потому, что не проявил своей ненормальности. Пока не проявил. По отдельности, конечно, эксцентрики еще те, но все вместе мы составляем одно громадное недоразумение.
- - А что я скажу Блоку?
- - Ваша забота.
И вышел на улицу.
Когда прошел первый запал, я обдумал сложившееся положение более трезво. Сколько посетителей было в "Поросенке и соловье"? Сколько пар глаз наблюдало за мной из‑за занавесок на улице Двух желудей? Тот наркоман — был ли он настолько под дозой или просто притворялся? Откуда у Большого появились новые парни? Хотя, на последний вопрос я мог ответить и сам — из земель Вельсунгов. Больше неоткуда.
По всему выходило, что меня убьют еще до того, как я подойду к дому, где обитал Бобо. Просто пристрелят из какого‑нибудь окна или с крыши. Я, конечно, любил Юла, но не настолько, чтобы помереть так глупо, тем более, что и смысла в этом не будет абсолютно никакого Лучше всего сейчас было бы затаиться и ждать. Они не смогут долго находиться в состоянии боевой готовности, а у меня достаточно денег, чтобы выжидать целую вечность. Придя к такому выводу, я свернул к кварталу цвергов. Там городская стена примыкает прямо к скале и легче всего перебраться на ту сторону. Из города нужно было на время уйти.
- - Пс–с-ст… эй… пс–с-ст… — из щели между двумя домами кто‑то подавал мне непонятные знаки.
Я подошел ближе.
- - Да не торчи же ты на виду! Давай скорее!
Между двумя глухими стенами, куда я едва втиснулся, находился… находилась… в общем находилось какое‑то существо. И еще — его запах, который был настолько густым, что по праву мог бы считаться атмосферным явлением.
— Пойдем, тут нельзя долго находиться, — существо схватило меня за руку и потащило за собой через полуподземные ходы в завалах мусора и грязи.
Когда мы, наконец, остановились, то я вспомнил подвал, в котором беседовал с Виктором, и подумал, что то место было просто королевскими апартаментами по сравнению с этим. Существо выпрямилось и стало понятно, что это человек. Мужчина, если быть конкретнее.
— Не узнаешь?
— Простите, не признал, ваше величество…
— Хе–хе–хе… Я — Гвоздь. Помнишь Креста?
Естественно, я помнил Креста. И Гвоздя я помнил. Но то, что находилось перед моими глазами, не было Гвоздем. Оно и на человека походило только условно.
— Плохие времена?
— Ты знаешь, что Большой тебя ищет с тех пор, как ты Креста шлепнул?
— Догадываюсь.
— Ты собираешься что‑нибудь делать?
— Допустим.
Мне активно не нравился этот Гвоздь. Тот Гвоздь был трусливой шестеркой, боявшейся своей тени, а этот… Этот был значительно смелее.
— Ты и до его дома не дойдешь. Тебя уже ждут.
— Откуда ты знаешь?
— Хе–хе… я теперь многое знаю. Мне это надо знать, потому что я жить хочу. Я покажу тебе, как пробраться в дом, если, конечно, ты этого хочешь.
— Тебе‑то это зачем?
— А какой у меня выбор? Сдохнуть среди этих отбросов? Щелкунчика сразу убили, а я живой только потому, что у девки задержался. А если я из этой норы вылезу, то меня тут же и грохнут. Большой ничего не забывает и ничего не прощает, ты знаешь. И из города не сбегу — куда бежать? А если тебе повезет и власть сменится, то и у меня шанс будет.
Объяснение было подходящим. Не хуже и не лучше какого‑нибудь другого. Вот если бы он сказал, что хочет избавить мир от такого негодяя, как Большой, то я бы задумался. В альтруизм и самопожертвование мне как‑то слабо верится.