Акцент сделали на преемственность, не на реформу. Надежды на то, что за семь лет американской оккупации (1945–1952 гг.) правящая верхушка Японии, пришедшая к власти во времена Реставрации Мэйдзи, очистит свои ряды, «демократизируется», «ударит себя по запястью», не оправдались. Общественному сознанию навязывалось основное положение теорий Тома Ламонта и Джо Грю о свободе гражданской элиты Японии от экономической коррупции, присущей Китаю. Японским бюрократам, финансистам, промышленникам и членам императорской семьи «присуща» добродетель; их просто-напросто «подавили» «злонамеренные милитаристы». Грю убеждал президента Трумэна: для Японии главным является вопрос о «вырезании раковой опухоли милитаризма», дальше-де природа сама справится. Критики Грю стенали по поводу «изворотливой наивности» подобного рода ожиданий…

В течение первых двух лет оккупации, назовем их «СКАП-1», в Японии наблюдалась суматошная активность по демократизации страны. Новые идеи, новые надежды! Давно назревшая аграрная реформа, наконец проведенная в жизнь, превратила Японию в страну мелких землевладельцев, покончив с арендаторско-крепостнической системой. Задумывались великие планы роспуска «дзайбацу», банковской реформы, уплаты значительных репараций государствам, оккупированным Японией во Второй мировой войне, реформы системы образования, промульгации новой, подлинной конституции Японии, призванной перестроить политическую систему страны в поистине подотчетную перед народом. Однако менее чем в двухмесячный срок Макартур умудрился отступиться от правой веры в реформы и впасть в ренегатство по вопросу о возмездии в отношении военных преступников. В последующий период до конца срока пребывания на посту Верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами в Японии, назовем его «СКАП-2», Макартур совершил поворот на 180°, введя запрет на проведение демонстраций и забастовочную деятельность трудящихся в Японии. Существовали и многие иные удручающие решения. Не успел остыть пепел в разрушенных Хиросиме и Нагасаки, как личности, противопоставлявшие себя любым реформам, уже восстановили контроль над Токио, вернув едва не утерянную монополию на богатство и власть.

Для понимания происходящего нужно вернуться к истокам американских манипуляций в поверженной Японии. 19 августа, то есть спустя четверо суток после капитуляции, группа из шестнадцати японских официальных лиц вылетела в Манилу на переговоры с людьми из аппарата Макартура для проработки деталей формальной церемонии подписания капитуляции и «соотнесения позиций». Макартур личного участия в переговорах не принимал, препоручив подчиненным участие в этой политической сделке. Одним из первых «открытий», совершенных японцами в Маниле, явилось следующее: мало кто из американцев толком разбирается в японских делах, говорит по-японски или хотя бы проявляет интерес к языку и истории Японии. Американцы хотели побыстрее закончить все дела и убыть назад на родину. Спустя несколько суток по завершении переговоров в Маниле японский МИД в срочном порядке учредил так называемый Центральный офис связи: через него планировалось проводить вопросы, касающиеся тематики американских оккупационных сил в Японии. Инициаторами выступили министр иностранных дел Сигэмицу и его «правая рука» Касэ Тосикадзу, в прошлом выпускник Амхерста.[68] Касэ работал персональным помощником министра иностранных дел Японии в 1930-е гг., но в действительности был «главным гражданским служителем» и секретным агентом «старой школы». До Перл-Харбора, к примеру, Касэ служил помощником министра иностранных дел Мацуоки, выезжал с ним в Берлин и Москву, держась в тени и заботясь об «интеллектуальной составляющей» речей Мацуоки. Американцы обожали Касэ. Боннэр Феллерс называл его «один из моих самых дорогих друзей… близкий к императору, как никто другой». В 1941 г., накануне войны, Касэ занимал пост директора Первой секции Бюро США японского МИДа (сменив на этом посту Тэрасаки Таро). Касэ, как и чета Тэрасаки, — близкий друг четы Грю. После атаки на Перл-Харбор (когда чета Грю оказалась в вынужденной изоляции на территории американского посольства в Токио, ожидая репатриации в США) Касэ оказался единственным передаточным звеном в конфиденциальной переписке четы Грю с принцем и принцессой Титибу.

Как и предполагалось с самого начала, Центральный офис связи японского МИДа в Токио на практике стал для американцев единственной инстанцией, осуществлявшей деловую переписку между СКАП и японским правительством. Директивы СКАП проходили через него; все официальные назначения на руководящие посты утрясались здесь же; официальные переводы практически всех важнейших документов осуществлялись его сотрудниками. Центральный офис связи располагал «территориальными» подразделениями — с целью оказания содействия контактам подразделений СКАП на местах с японскими гражданскими властями. Подобная схема обеспечивала Касэ и его людям решающее преимущество над СКАП, действуя как амортизатор, фильтр и посредник. Директивы СКАП, таким образом, могли быть (и были) приторможены, подтасованы и интерпретированы в пользу японской стороны. «Жесткая» информация в адрес американцев могла быть смягчена в угоду СКАП… Касэ искусно создавал общественное мнение, являясь экспертом по части мистификаций. Он понимал американцев и припрятывал не одну карту в рукаве. Центральный офис связи, таким образом, действовал как подразделение японской разведки: составлял досье на всех американских официальных лиц на территории Японии, собирал информацию об интимных секретах, идиосинкразиях, опрометчивых поступках, уязвимых сторонах, конфликтах на службе…

Среди тех, кого призвали в ряды Центрального офиса связи, находился и Тэрри Тэрасаки (в свое время, как мы помним, отчаянно пытавшийся организовать отправку телеграммы Рузвельт — Хирохито с целью не допустить атаки на Перл-Харбор). Как Касэ, Тэрри бегло изъяснялся по-английски и умел непринужденно держать себя с американцами.

2 сентября на борту корабля ВМС США «Миссури», стоящем на рейде в Токийском заливе, состоялась церемония подписания акта о капитуляции Японии. Подписавший акт с японской стороны Сигэмицу незамедлительно подал в отставку, дабы не «пятнать свою честь». Старый друг Грю, Ёсида возглавил правительство. Вечером 2 сентября Боннэр Феллерс и Касэ на приватном обеде обсуждали аспекты международного давления на императора Хирохито и выдвигаемых против него обвинений в военных преступлениях. Еще до конца войны, на секретных переговорах с японским послом в Швейцарии, Грю заверил японцев, что Америка не будет настаивать на суде над Хирохито и отлучении его от трона. Грю решился на подобное заявление с полной уверенностью в реальной поддержке своих слов многими и многими влиятельнейшими политиками и финансистами в США… Теперь Феллерсу и Касэ предстояло воочию убедиться в серьезности заверений Грю.

Тем же вечером Касэ пригласил министра иностранных дел Ёсиду присоединиться к его разговору с Феллерсом, и все трое засиделись до глубокой ночи. Касэ, Ёсида и Феллерс обсуждали план по «спасению Хирохито» (освобождению от ответственности за войну) и стратегии «воссоздания» императора в качестве «образца монарха» для новой, демократической послевоенной Японии. Предстояло решить две ключевые проблемы. Первое — необходимо продемонстрировать всему миру «миролюбивого по своей внутренней природе» Хирохито, подло обманутого и преданного могущественными милитаристами: этакий добрый гений, одержимый злыми духами. Далее, следовало представить Хирохито в глазах общественности в образе жертвы, наконец освободившейся от злобного заклятия, гнетущего его многие годы, и занявшего полагающееся ему по праву место в качестве либерального монарха-пацифиста. Ёсида предложил назначить «кого-нибудь из японского МИДа», способного обеспечить связь между Феллерсом и императорским дворцом. Вскоре в штабе СКАП в здании банка «Дай Ити» появился Тэрри Тэрасаки. Тэрасаки представили Феллерсу. Согласно Феллерсу и супруге Тэрасаки Гвен, Феллерс и Тэрасаки не знали друг друга прежде и удивились, узнав, что являются родственниками со стороны жен (прапрабабушка Феллерса происходила из семейства Хэрольд, проживавшего в штате Теннесси!).