Вот еще пример. Гадзанига показал правой части мозга пациентки изображение яблок. Увидев его, женщина рассмеялась. Когда ее спросили, в чем причина смеха, она ответила «Кажется, аппарат был очень уж смешной», имея в виду устройство, показывающее картинку. Когда Гадзанига продемонстрировал то же изображение левой части ее мозга, она снова рассмеялась и быстро показала на изображение обнаженной женщины, скрытое среди яблок.

И наконец в ходе одного из своих любимых экспериментов Гадзанига показал слово «улыбка» правому полушарию пациента с расщепленным мозгом и слово «лицо» – левому. Затем он попросил пациента нарисовать, что тот видел. Пациент изобразил улыбающееся лицо. Когда Гадзанига спросил почему, пациент ответил: «А вы что, грустное лицо хотите? Кому охота смотреть на грустные лица?» Левая часть мозга не видела слово «улыбка», поэтому испытуемому пришлось придумать объяснение, почему лицо улыбается.

Во всех этих случаях левая часть мозга (ответственная за речь) не имела понятия о том, что видит правая часть, но талантливо изобретала логичные объяснения хождению, смеху и улыбке на нарисованном лице. Столкнувшись с противоречивыми сведениями, мозг стал заполнять пустоты. Если обе части мозга – это отдельные самостоятельные единицы, зачем им сотрудничать подобным образом? Почему бы не оправдаться незнанием?

Даже после хирургического разделения половинки мозга не делаются совершенно самостоятельными единицами. Они находят способ сохранить единство нашего «Я». Гадзанига сводит этот феномен к усилиям левого полушария, поскольку в его экспериментах именно эта часть мозга изобретала все аргументы. Он сформулировал гипотезу, по которой в левой части мозга существует «левополушарный интерпретатор», который пытается сложить воедино все, что происходит с нами изо дня в день, и сконструировать связное и логичное повествование. Гадзанига признает результаты огромного количества упомянутых нами исследований, подтверждающих, что наше «Я» формируется в правом полушарии, но заявляет, что самовосприятие обеспечивается всем мозгом – и левое полушарие здесь играет важнейшую роль. Оно связывает фрагменты нашего опыта в личные истории, руководствуясь тем, что мы называем нейрологикой. Как минимум в ходе экспериментов с участием пациентов с расщепленным мозгом именно левое полушарие устраняет пробелы.

Существует ли на самом деле левополушарный интерпретатор и как он функционирует, еще предстоит выяснить. Тем не менее мы уже можем с уверенностью сказать, что в мозге работает система подсознания, которая, столкнувшись с противоречивыми сведениями, придумывает аргументы, примиряющие их. И на страницах этой книги мы постоянно видим тому подтверждения. Подсознание действует так при соматоагнозии и синдроме Капгра. Оно вызывает синдром Котара и придумывает истории об инопланетных гостях. Оно заставляет шизофреников поверить в то, что за ними следят агенты ФБР или что их контролируют сверхъестественные силы. Оно становится источником конфабуляции и ложных воспоминаний. Оно придумывает наши сны.

Мозг обладает склонностью к заполнению пустот в наших мыслях и ощущениях, когда они оказываются незавершенными. Каждый раз, когда мозг ликвидирует прореху, он делает это с конкретной целью: сохранить наше чувство себя. Подсознание всецело сосредоточено на защите нашей личной истории, стабильности человеческой идентичности, и его усилия становятся наиболее очевидными в случаях эмоциональной травмы.

Семья Аккерман молилась о том, чтобы забыть тот день. Более страшной аварии они себе и представить не могли, а оказались в ее эпицентре. Столкнулось более ста автомобилей. Повсюду лежали пострадавшие. Несколько человек погибло. Врезавшись в машину, ехавшую перед ними, Аккерманы на какое-то время оказались пленниками собственного автомобиля. Муж и жена, глядя на то, как за окном кто-то горит заживо, вдруг осознали, что вполне могут погибнуть через несколько секунд.

Но они выжили. Мистер Аккерман, в крови которого пульсировал адреналин, выбил ветровое стекло, вытащил жену из машины и увел в безопасное место. После того как Аккерманы выбрались из автомобиля, их доставили в больницу. К счастью, никаких повреждений – по крайней мере физических – не обнаружилось. Однако без моральных травм не обошлось. Психологические последствия аварии были очень тяжелыми, но они по-разному повлияли на супругов.

Во время столкновения мистер Аккерман ощутил, что его сознание перешло в режим перегрузки. Волна страха и тревоги. Безрезультатные поиски путей спасения. В голове, как и за окном, царил хаос. В последующие дни его начали мучить воспоминания. Каждую ночь он регулярно просыпался от кошмаров, обливаясь холодным потом. На работе его не оставляло напряжение, он не мог сконцентрироваться. Он легко пугался резких звуков и сделался нервным, сверхвнимательным водителем.

Реакция же миссис Аккерман была совершенно противоположной. Во время аварии она будто впала в транс, почувствовала, что удаляется от всех событий, происходящих вокруг нее. Она была в шоке. Она осознавала, где находится, и понимала, что над ней и мужем нависла серьезная угроза, но эмоции не влияли на ее сознание.

Мы наблюдаем две противоположные реакции на травму. Стрессовая реакция мистера Аккермана связана с повышением возбудимости и тревожности – это одна из характеристик посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). У миссис Аккерман же наблюдалась диссоциация – дистанцирование от себя и своих чувств. Два человека, одно и то же происшествие, но две абсолютно разные психологические реакции. Чем вызвано такое различие?

Пара согласилась поучаствовать в небольшом исследовании под контролем аппарата МРТ. Они вспоминали день аварии, а ученые следили за их мозговой активностью. Обнаружились значительные отличия. У мистера Аккермана, помимо прочего, зафиксировали активность лобной, височной и теменной долей. Более того, его пульс значительно повысился, а он сам говорил, что чувствует тревогу и «нервозность». Напротив, миссис Аккерман не ощущала никакой тревоги. Ее пульс остался стабильным, она сообщила, что чувствует «оцепенение», когда вспоминает аварию. По данным МРТ, BOLD-сигнал не перемещался по мозговой ткани так активно, как у мужа. Когда испытуемая вспоминала аварию, активизировалась только крошечная часть затылочной доли. Как если бы ее мозг блокировал возбудимость, отключая эмоциональное реагирование.

Психологическая травма – это, возможно, самая серьезная угроза для нашего «Я». Она может уничтожить желание действовать, вынуждая физически здоровых людей безвольно сидеть на кровати в депрессии. Она преследует ветеранов войн – и у них проявляется ПТСР. Она может даже свести к нулю желание жить, что приведет к трагедии – суициду.

Психологическая травма может вызывать ощущение отсоединенности от себя. В психиатрии описан целый ряд диссоциативных расстройств, при которых люди в разной степени ощущают себя отделенными от мира или от событий собственной жизни – и это воспринимается как потеря себя. Например, при деперсонализационном расстройстве люди ощущают отделенность от собственного «Я» и от всего окружающего, словно наблюдают за происходящим со стороны, а не участвуют в нем сами. При более серьезной форме диссоциации, диссоциативной фуге, люди совершенно забывают, кто они, где живут (это обычно происходит после далеких путешествий) и, как правило, выбирают себе новое «Я». Диссоциативное расстройство идентичности, которое и было у Эвелин, – самое серьезное из данных расстройств, при котором личность человека и его самовосприятие распадаются на фрагменты, на несколько отдельных личностей.