Сохраняя невозмутимое выражение лица, я смотрю на Берта, затем перевожу взгляд на Юна, который стоит неподалеку. Юн качает головой: он не рассказывал Берту о нашем уговоре.

Интуиция Берта порой слишком уж хороша.

– Конечно же, – говорю я, заставляя себя улыбнуться еще раз. – Мы с Юном будем ждать тебя на третьей точке.

Когда Берт все-таки уходит за запасным аккумулятором, я шагаю к Юну.

– Вторая параллель от Луча, невысокое здание с арочным парадным входом, – шепчу я. – Это недалеко от третьей точки сбора. Буду ждать тебя там.

– Не забудь избавиться от своего напарника, – кивая, едва слышно говорит Юн.

И, только закрепляя на бедре кобуру с транк-пистолетом, я понимаю, что через каких-то полчаса наконец-то увижу небо.

* * *

Наверх мы поднимаемся на лифте, который вполне мог бы вместить еще один отряд, если бы мы немного потеснились. С каждым мгновением мы становимся все ближе к поверхности; преодолевая сотни метров, лифт движется долго, очень долго… Или же мне так кажется из-за того, что я сгораю от нетерпения, желая наконец-то оказаться наверху.

Подумать только, а ведь этот лифт сумел сыграть определяющую роль в истории сразу двух городов. Когда-то давно в этой кабине стоял Кондор, спускающийся вниз, чтобы поднять на поверхность выживших, мать с маленькой девочкой, – так Кондор узнал путь под землю, так он смог спрятать нас здесь, так был создан Свободный Арголис. Когда-то давно этот лифт защитил от Волны маленькую девочку, которая и по сей день живет где-то там, в захваченном городе, так далеко от места, где она родилась…

Если она все еще жива – жив и Терраполис.

Лифт замедляет движение и наконец останавливается, но двери не спешат открываться: монотонный голос Электо оповещает нас о загрязнении воздуха. Убедившись, что все надели защитные шлемы, Юн нажимает кнопку на боковой панели, и с громким скрежетом створки лифта разъезжаются, выпуская нас в просторный холл.

Лифт, из которого мы выходим, не единственный в этом коридоре: рядом расположены еще четыре лифтовых портала, но лишь одна панель управления подсвечена, сообщая, что лифт работает.

До того как она погаснет, осталось меньше четырех часов.

«Добро пожаловать в Институт», – гласят большие объемные буквы на одной из стен, облицованных плитами красноватого искусственного камня. Судя по виду, надпись некогда была покрыта золотистой краской, которая со временем потемнела.

Институт был главным центром науки и образования Терраполиса, и именно в этих стенах когда-то давно создали Электо. Я с сожалением вздыхаю, понимая, что у нас нет времени на то, чтобы как следует осмотреться: пора выдвигаться к сектору.

Толкая прозрачные двери, которые когда-то вращались самостоятельно, мы выходим на улицу. Я вдыхаю быстро и глубоко, поэтому воздух проходит через отверстия шлема с негромким свистом. Небо. Я с сожалением обнаруживаю, что солнца не видно: сегодня небо затянуто облаками, которые делают его карминовый цвет грязно-разбеленным. В книгах пишут, что такие облака заставляют небо казаться ниже, но оно все равно кажется мне бесконечно далеким.

– Птица летит, – вдруг с растерянностью замечает Берт, который стоит, как и я, запрокинув голову. – Живая птица.

Глядя на то, как широко он раскрыл глаза, неотрывно наблюдая за тем, как небольшая птичка перелетает между зданиями, я вдруг осознаю, что Берт впервые видит птицу своими глазами. Он ведь из Второго поколения. Конечно, с памятью Гектора ему наверняка достались какие-то образы из жизни в Арголисе, но помнить и видеть перед собой воочию – это все-таки немного разные вещи.

– Почему на них не действует процин? – интересуется он.

– Может, и действует, – Альма пожимает плечами, – но как-то иначе, чем на нас, или они уже мутировали… Кстати, в прошлый раз мы вообще здесь собаку заметили, издалека, правда. – Девушка вздыхает. – Не стреляйте в нее, если вдруг увидите.

Выйдя из Института, мы сразу же оказываемся у центрального проспекта Терраполиса. До сектора добираться минут пятнадцать-двадцать. Юн сказал, что нам повезло: в этом году все секторы находятся в той части города, что почти не пострадала от разрушений. Нет разрушений – нет и искажений на карте.

Какое-то время я иду по обочине, не решаясь ступить на почерневшую от копоти брусчатку, которой вымощен Луч, ведь эта жирная копоть – все, что осталось от трех миллионов тел. Наконец, когда мне удается оторвать взгляд от своих ног, то я останавливаюсь, невольно охая.

Впереди, примерно в двух-трех километрах от нас, прямо посреди широкого проспекта растет дерево, которое даже с такого расстояния кажется невообразимо гигантским.

– Символ Терраполиса. Оно… прекрасно, правда? – Цепкий взгляд Сольвейг замечает мою реакцию. – Никогда не обращала внимания на герб Терраполиса, что висит в Просвете на балконе Нулевого поколения?

Я качаю головой.

– Я долго не могла понять, почему символом города высоких технологий стало именно дерево, пока мне не рассказали его историю. – Сольвейг переводит взгляд на дерево, что возвышается перед нами. – Когда-то на этом материке было много, очень много таких деревьев. Они были способны жить веками, тысячелетиями – но не смогли перенести резкое изменение климата. Это дерево было последним, – она вздыхает, – и жители Терраполиса пересадили его в центр города в день начала строительства Луча. Они возвели вокруг него особое защитное поле, которое поддерживало его жизнь. Но посмотри-ка, – на лице девушки появляется слабая улыбка, – никакой защиты больше нет, как нет и Терраполиса, – а дерево продолжает жить. Есть в этом что-то…

– Печальное, – заканчиваю я за нее. Сольвейг удивленно поднимает бровь. – Единственное в своем роде, способное прожить тысячи лет, – и бесконечно одинокое.

Как и Электо.

Порожденные Терраполисом, одинокие и почти бессмертные свидетели его расцвета и гибели.

– Это то, что видишь ты, Арника, – вклинивается в мои размышления голос Сольвейг; девушка изучает мое лицо. – Я же вижу надежду. Я вижу, что жизнь… так или иначе, она всегда берет верх. Жизнь продолжится, – ее отстраненный взгляд вновь устремляется вперед, – с нами или без нас.

От этих тихих слов мне становится не по себе. Глядя на Сольвейг, я думаю о том, что ее надежда еще более печальна, чем моя печаль.

– Сворачиваем, – останавливаясь, отрывисто произносит Берт, после чего обводит нас взглядом. – Две минуты до сектора. Считай, испытание началось.

* * *

– Кажется, это один из тех, на которых приехали мы, – едва слышно шепчет Амос, с которым мы прячемся за поржавевшим автобусом, наблюдая за невысоким павильоном, куда десять минут назад зашел Юн. – Местная техника почти не ржавеет… – Он качает головой, резко меняя тему: – Не понимаю, как вам вообще удалось подбить Юна угробить свою идеальную репутацию?