на игру…

Я не успеваю закончить нотацию, как он дергает меня за руку и заключает в свои объятия. Я мгновенно перестаю дышать. Я едва могла это делать, когда он просто стоял передо мной, что уж говорить об объятиях?

Я бы хотела белые лилии на своих похоронах, спасибо.

От него невыносимо вкусно пахнет, и я, сама того не осознавая, обмякаю в его руках. Это просто объятия, но, черт возьми, я могла бы привыкнуть к этому. Я могла бы привыкнуть к нему, и это пугает меня до чертиков. В течение долгих секунд он молчит, просто держа меня в своих руках, уткнувшись носом в изгиб моей шеи. Его глубокое дыхание покалывает мою кожу, и дрожь, словно электричество, пробегает по моему позвоночнику.

Там, в его объятиях, я наконец-то чувствую их. Все эмоции, которые я подавляла с тех пор, как увидела наши признания, развешанные на каждом шкафчике в школе. Они пробиваются обратно на поверхность, заглушая отчаянные протесты моего сердца.

– Мне так чертовски жаль, Ви, я… – шепчет Ксавье, уткнувшись лицом в мои волосы. – Все это дерьмо, которое говорят люди, группа в Facebook[16], я… я не могу, блин, жить с самим собой.

– Все в порядке, – вру я, впиваясь зубами в нижнюю губу, чтобы не расплакаться. По правде говоря, никто его не подозревает благодаря его образу недосягаемого парня. В группе не было ни одного упоминания имени Ксавье. Никому в Истоне и в голову не пришло бы нанести удар по звездному игроку «Жеребцов».

Это на меня нацелились люди, меня разрывают на части. Мое отрицание, похоже, вызывает у него раздражение, потому что он отступает назад и берет мое лицо обеими руками, его хватка слишком крепкая.

Он прижался своим лбом к моему.

– Не лги мне, Харпер, – хрипит он.

На этих словах я ломаюсь. Пятьдесят баксов любой девушке, которая сможет удержать свои стены, когда взгляд Ксавье пронзает ее душу. Слезы заливают мои щеки, и я впускаю все это в себя.

«Шлюха».

«Подлая сука».

«Потаскуха».

«Неудивительно, что он покончил с собой».

Они правы.

Они все правы.

– Кто мог сделать такое? – я сдаюсь, глаза наполняются слезами, и Ксавье морщится, как тогда, когда впервые увидел меня плачущей в школе два дня назад. Он снова заключает меня в свои объятия, прижимая ближе.

Крепче.

– Я еще не знаю, – признается он, не отпуская меня. – Но я собираюсь узнать. Я обещаю, Ви. Я заставлю этого сукиного сына заплатить, хорошо?

Я шмыгаю носом в ответ, сминая ткань его толстовки.

– Хорошо? – настаивает Ксав.

– Хорошо, – с трудом выдавливаю я.

Мне требуется несколько минут, чтобы взять гидротехнические сооружения под контроль и оторвать свое тело от его. Я бы осталась там на всю жизнь, если бы он мне позволил.

– Итак… – я вытираю мокрые от слез щеки тыльной стороной ладони. – Ты принес мне домашку?

Он ухмыляется.

– Единственное оправдание, которое я смог придумать.

– У нас даже нет совместных занятий.

Он пожимает плечами.

– Да, но она этого не знает.

Он вызывает у меня легкий смешок.

На нас опускается густая тишина, и, если бы это был любой другой разговор, любой другой парень, я бы ненавидела эту тишину. Назвала бы ее неловкой. Неудобной. Но с Ксавье она…

На самом деле немного сексуальная?

Впервые с того момента, как он ворвался в мою комнату, Ксав осматривает меня с головы до ног, впиваясь взглядом в мои налитые кровью глаза, мокрые розовые волосы, пижамные шорты и тонкую майку, выставляющую напоказ проколотые соски. Желание загорается в его глазах, и я уверена, что наши мысли только что вернулись к капоту машины мистера Ричардса.

Напряжение настолько сильное, что даже самое острое лезвие не смогло бы его разрезать, и я чувствую необходимость заговорить, пока один из нас не сделал какую-нибудь глупость, например не продолжил то, на чем мы остановились.

Потому что мы бы этого не хотели, верно?

Ладно. Возможно, я хочу поцеловать его снова – окей, может быть, я хочу сделать гораздо больше, чем просто поцеловать его, но я не могу перестать задаваться вопросом, куда нас заведет эта катастрофа с признаниями. Он так же относится ко мне? Даже когда люди говорят обо мне все эти вещи? Когда весь мир называет меня подлой потаскухой?

Будь он умным, то порвал бы со мной все связи. Это лишь вопрос времени, когда люди узнают, что я Лав. Он должен бежать, пока его никто не подозревает. Он все еще может спасти свое будущее, репутацию своей мамы и самого себя.

Но он должен сделать это сейчас.

– Так вот зачем ты пришел? – я никак не могу избавиться от комка, вставшем в горле. – Чтобы извиниться?

Или чтобы попрощаться?

– Какого хрена я должен это делать? – шокирует меня Ксав.

Я не могу говорить.

– Авина, с чего бы мне прощаться? – настаивает он.

Черт возьми, Ви.

Ты когда-нибудь думала о том, чтобы использовать свой внутренний голос?

Я открываю рот, чтобы заговорить, но ничего не выходит. Глаза Ксавье загораются пониманием.

– Ты… Ты думала, что я собираюсь бросить тебя? – в его голосе звучит боль оттого, что у меня так мало веры в него. – Прямо тогда, когда дерьмо попадает на вентилятор?

– Просто… У тебя есть выход, – объясняю я. – Они уже подозревают, что это я, но у тебя еще есть шанс спастись…

Ксавье пальцем приподнимает мой подбородок, позволяя нашим глазам встретиться.

– Ви, ты помнишь ту ночь, когда нас остановили копы?

Его вопрос удивляет.

Как я могла забыть?

Ксав помог мне справиться с приступом тревоги, успокоил меня так, как никто другой не мог.

– Конечно, помню.

– Ты помнишь, что я тебе сказал? Во время приступа паники? – спрашивает он. События разворачиваются перед моими глазами, как фильм, который я запомнила сцену за сценой. У меня началась паника. Ксав взял меня за руку и сказал: «Я здесь, Ви. Ты не одна».

Я вслух повторяю его ободряющие слова.

Ксав кивает.

– Тогда я говорил серьезно, – он наклоняется вперед. – И сейчас тоже.

Мое сердце в груди бьется чаще, и я сокращаю пространство между нами, чтобы соблазнить его. Наши губы в нескольких сантиметрах друг от друга, но я не хочу делать первый шаг. Палец Ксавье скользит по моему подбородку, прежде чем остановиться у моих губ.

Дыши, черт возьми.

Он будто пожирает меня глазами.

Но я хочу – жажду – настоящего действия.

И все же я жду.

Пока он не докажет, что хочет этого так же сильно, как и я.

Пока