Готовые ко всему, богатыри ждали, медленно сдвигаясь на середину лужайки. Гомон птиц постепенно смолк, над перелеском повисла настороженная тишина – лишь ветер шелестел кронами деревьев где-то высоко над головой. А потом раздвинулись ветви лещины, позволяя различить высокую и темную человекоподобную фигуру, что, в свою очередь, замерла при виде людей.

Искать лежку не пришлось – зверь вышел на ловцов сам. Огромный, ростом чуть ниже Добрыни и чуть выше Василия. Склонив вперед голову и прижав острые уши, волколак, не мигая, глядел на охотников огненно-оранжевыми глазами и не двигался с места. Тело его по пояс скрывала желтеющая листва, но грудь и голову богатыри разглядели хорошо. В морде твари и впрямь угадывались человечьи черты. Слишком короткий для волка, но уже чернеющий нос беспокойно дергался, принюхиваясь. Густой серо-белый с бурыми подпалинами мех, тянувшийся от загривка и по кругу охватывающий мощную шею, напоминал окладистую бороду; лицо же, кроме глаз, кончика носа и пока сомкнутых темных губ, было сплошь покрыто короткой шерстью.

Через плечо чудище небрежно перекинуло что-то вроде плаща из невыделанной светлой кожи, судя по всему, человечьей… Так вот зачем ему понадобилось освежевывать беднягу-зверолова!

Они немного постояли, изучая друг друга. Потом волколак шагнул вперед, представ перед богатырями во всей своей красе.

В сравнении с туловищем его мохнатые ноги казались коротковатыми: огромные ладони с мощными когтистыми пальцами спускались много ниже середины бедра. Широченным плечам и толстым, как стволы, рукам позавидовал бы любой богатырь. Шерсть на груди и животе была светлой и редкой, сквозь нее проглядывала розоватая кожа. Загривок же, шея и плечи поросли плотным темно-серым мехом. Одет оборотень оказался в короткие, по колено порты, подпоясанные широким кушаком, за который был заткнут черный кинжал с искривленным лезвием. Тот самый Волчий Клык, о котором писал Ведислав-писарь и без которого волколаку не обернуться…

Разговоров никто вести не стал. Василий двинулся первым, прикрываясь щитом, Добрыня – за ним вплотную, поудобнее перехватив рукояти кинжала и меча.

В ответ волколак, обнажив здоровенные белые клыки, сморщил короткий нос и пошел навстречу, тяжко ступая по опавшей листве. Он не казался быстрым и ловким, но богатыри не забыли избы Трухановичей и понимали, на что способен их противник. Они не торопились, ждали, как проявит себя волколак, оценивая то, как он двигается…

…И прыжок не застал их врасплох – побратимы действовали как один: мгновенно отшагнули вправо, а Василий с силой двинул крепким щитом навстречу, мощным ударом сбив оборотня с ног. Тот полетел на землю, прокатившись по прогалине, но быстро поднялся и, широко расставив огромные лапы, свирепо взвыл.

– То-то, сволочь, – не выдержал Василий. – Живым не уйдешь.

Оборотень и не собирался уходить – он принялся крутиться вокруг, пытаясь найти брешь, зайти за спину или улучить момент, чтобы вырвать из рук Василия щит. Но у него не получалось. Волколаку не хватало ни опыта, ни умений. Бойцовскому делу он явно не обучался, поскольку обратился вне стаи и натаскивать его было некому. Это позволяло надеяться, что в конце концов чудовище подустанет и раскроется.

Главное, дождаться нужного момента…

В очередной раз расчертив когтями щит Василия, оборотень нервно отпрыгнул в сторону – сейчас он вел себя уже осторожнее, животная ярость, похоже, отступала, и это было плохо. Если возобладает человеческий разум, волколак наверняка решит, что так просто с богатырями не совладает, и ломанется в чащу. Искать его там потом – накладно, да и в другой раз он, чего доброго, поведет себя умнее, выпрыгнет откуда-нибудь из засады, не даст подготовиться…

Мысли эти пронеслись в голове мгновенно. Добрыня понял, что надо рисковать, и, как и было условлено, хлопнул Василия по плечу левой рукой, в которой был зажат кинжал:

– Пора, – шепнул воевода соратнику, и тот кивнул.

Добрыня намеренно неуклюже шагнул в сторону, будто споткнувшись и потеряв равновесие, выронил в траву меч.

Волколак на уловку клюнул – бросился вперед, в надежде разделить охотников и разорвать неловкого богатыря, пока он не прикрыт ненавистным щитом. Добрыня же «внезапно» обрел равновесие, стремительно шагнул в сторону и полоснул кинжалом по брюху пролетающей мимо туши. Раненый волколак дико взвыл, упав на землю, и подняться ему уже не дали – Василий навалился на оборотня щитом, придавив руки, не давая работать когтями, а подоспевший Добрыня, не мешкая, всадил кинжал по самую рукоять оборотню в левый бок – меж ребер.

Визг зверя оглушил обоих, а спустя мгновение волколак разметал охотников в стороны, в смертельной конвульсии одолев богатырскую силу. Прокатившись по траве, Василий и Добрыня вскочили… и замерли, глядя, как волколак с трудом поднимается, как хватается лапой за торчащую рукоять кинжала, как отдергивает ее, обжегшись о серебряную проволоку. Неверящими мутными глазами оборотень смотрел на хлещущую из раны на брюхе светло-красную кровь. Едва поднявшись, он снова рухнул на колени, и в тот же миг кривой кинжал, который так и торчал за кушаком, рассыпался темным прахом, подтвердив догадку Добрыни. Всё-таки заветный Волчий Клык. Как у Ведислава и писано – рассыпается после смерти владельца…

Волколак рухнул лицом в траву.

– И вся недолга, – почти разочарованно сказал Василий, стряхивая с одежды налипшие листья.

– Не говори, – подтвердил Добрыня, сам удивившийся столь быстрому исходу. – Даже без огня обошлись.

– Никитич, ты только глянь!

Им и вправду оставалось лишь смотреть – как с волколака лоскутьями и ошметками слезает волчья шкура, стекает, растворяется в воздухе пурпурно-черным туманом. Колени волчьих ног выпрямлялись, когти исчезали, и вскоре перед охотниками лежал не чудовищный зверь, а полуобнаженный человек среднего роста – по-прежнему в портах, с кушаком и в плаще из невыделанной кожи.

Василий пинком перевернул тело, и в небо уставилось еще совсем молодое лицо, необычное, чужое, но отнюдь не уродливое. Пожалуй, колдуна даже можно было бы назвать красавцем, если бы не кровавые пятна, размазанные по белоснежной коже, да не пустые и мертвые синие глаза.

Казимирович сорвал с мертвеца уже тронутый гнилью плащ и брезгливо откинул в сторону.

– Не швыряй, – укорил друга Добрыня. – Его еще в деревню нести.

– Гнилье этакое? – побратим выглядел ошарашенным. – Зачем?

– Затем, что это останки Агафона. Их похоронить должно.

Василий тяжело вздохнул, но спорить не стал и склонился над трупом. На плечах и груди оборотня виднелись рубцы: некоторые – оставшиеся от недавних ран, неровные, зажившие кое-как, другие же недобрый молодец явно наносил на свою кожу сам. Добрыня опознал символы-руны черной волшбы.

– Изрядно он себя изуродовал, – пробормотал богатырь.

– И то, – согласился Василий, вынимая из груди волколака кинжал и передавая его воеводе, – только не помогла ему волшба.