— Скажите, миссис Грант, а он хороший мальчик? — спросила она.

— Лучше всех! Даже лучше моего Донала, а тот был лучше всех, пока не появился Гибби.

Джиневра тихонько вздохнула и подумала, как бы ей тоже хотелось стать хорошей.

— Ты давно не видела Донала? — спросила Джанет у Ники.

— Давно. С того дня, когда последний раз приходила домой, — ответила Ники, которой теперь не удавалось бывать у родителей так же часто, как всем остальным детям.

— Я тут подумала, — проговорила Джанет, — что его теперь видать прямо от вашего особняка, мисс Гэлбрайт. Он говорил, что пасёт прямо возле ручья на новом лугу, том самом, что папа нашей барышни купил у Джеймса Гласса.

— Неужели? — воскликнула Ники. — Ну, теперь хоть посмотрю на него, хоть издалека. Он раз пришёл было на кухню, просил меня повидать, да миссис МакФерлейн его не пустила. Нечего, говорит, всяким босякам по господскому дому расхаживать. Я ей говорила, что он мне брат, а она знай твердит, что ничего не знает и чтобы никаких братьев тут и духу не было. Вот сестра, говорит, пусть приходит, только чтобы не очень часто, а со всякими там братьями девушкам нечего якшаться. Откуда она знает, брат он мне или нет? Я ей говорю, что моих братьев по всей долине знают и все они хорошие, а она мне велела впредь держать язык за зубами и помалкивать. А я так рассердилась, что уже готова была стукнуть её хорошенько!

— Подожди, дочка, однажды ей самой будет за это стыдно, — ответила Джанет с тихой улыбкой. — А если мы с тобой знаем, что ей будет стыдно, то лучше сразу взять да и простить её без лишних разговоров.

— Мам, ну откуда ты знаешь, что ей будет стыдно? — возразила Ники, не слишком горевшая желанием простить миссис МакФерлейн.

— Потому что Господь сказал, что всем нам придётся платить до последнего кодранта. Он со всех спросит, никого не упустит. А с ближними надо поступать по правде.

— Так, может, Господь и так её простит? — предположила Ники в некотором замешательстве.

— Эх, доченька, — серьёзно ответила ей Джанет, — уж не думаешь ли ты, что Господь прощает тех, кто не раскаялся? Так это ж была бы настоящая медвежья услуга! Больше, чем нужно, Он наказывать не станет, но к благодати без страдания не придёшь. Помнишь, как мне порой приходилось вас пороть? Так и тут. Правда, старших я, конечно, не всегда по–доброму наказывала. Молодая была, глупая, не знала ещё ничего, а сердилась непомерно — вот и колошматила их бревном из собственного глаза за крохотные сучки. Ох, и тяжко же мне бывает, как об этом вспомню!

— Ой, мам! — проговорила Ники, потрясённая уже тем, что мать упрекает себя за несправедливость к своим детям. — Да никто из них ничего такого не говорит и не думает!

— Это ты верно сказала, доченька, — ответила Джанет. — Детки у матери — совсем как Бог, Который их посылает. Готовы ей что угодно простить.

В тот день Джиневра отправилась домой, переполненная новыми впечатлениями. Ей и вправду было над чем подумать.

По деревенским понятиям Доналу Гранту давно было пора выйти в люди, заняться чем–то более достойным и получать гораздо больше денег. Кое–кому могло показаться, что, проводя свои дни в поле с коровами, он просто–напросто бездельничает. Такому складному парню вполне можно наняться в работники на конюшню. Но Донал не был честолюбив — по крайней мере, в этом отношении. Он всё больше влюблялся в книги и в учение, всем существом погружаясь в музыку мысли и слова. К тому же, он прекрасно знал, что при любой другой работе у него почти не будет возможности учиться, не останется и четверти того времени, что имеется в распоряжении простого пастуха. Поэтому с одобрения родителей Донал продолжал тихо–мирно пасти скот и получать причитающийся ему скудный заработок.

На следующий день после приключения на Глашгаре Ники, выйдя из дома вместе со своей юной барышней, предложила ей пойти посмотреть, нет ли её брата на том самом лугу, о котором говорила её мать. Джиневра с радостью согласилась. Они вместе пролезли через кустарник и подошли к живой изгороди, отделявшей усадьбу от небольшой рощицы из лиственниц, возвышавшейся на берегу того самого ручья, за которым, по–видимому, и располагался новый луг. Изгородь состояла из кустов боярышника, совсем уже старых и значительно поредевших возле земли, поэтому девочки без труда пролезли сквозь неё. Но и оттуда луга почти не было видно, потому что его заслоняли лиственницы. Они пошли между деревьями и вышли на берег широкого ручья Лорри, самого крупного из тех, что впадали в Даур, вытекая от подножия Глашгара.

— Во–он он! — воскликнула Ники.

— Да, я вижу, — ответила Джини. — И коровы пасутся по всему лугу.

Донал сидел неподалёку от ручья и читал.

— Опять он с книгой, — сказала Ники.

— Интересно, что он такое читает? — спросила Джини.

— Кто его знает, — ответила Ники. — Он столько всего читает, что и не упомнишь. Мама говорит, что он так их глотает, одну за другой, что у него, наверное, в голове полная каша.

— Может, это у него латынь? А, Ники?

— Может, и так… Да нет, какая там латынь! Вон, барышня, видите, как он засмеялся? Над латынью больно не посмеёшься. Наверное, какой–нибудь роман, сейчас их много в городе печатают. А может, стих или баллада. Донал ужасно любит стихи. Я однажды слышала, как мама сказала, что он, должно быть, и сам потихоньку стихи сочиняет. Худого–то в этом ничего нет, если в самих стихах нет ничего дурного. Только мама сказала, что уж больно это легкомысленное занятие, безделица какая–то, а они с отцом ждут от Донала чего посерьёзнее, недаром он такой учёный со своими книжками и Эвклидом — или как его там?

— А что это такое — Эвклид?

— Ой, барышня, не спрашивайте, я ведь и не знаю. Чудное имя для книжки, это правда, язык сломаешь, пока выговоришь. Похоже то ли на «клин», то ли на то, что кто–то куда–то влип, честное слово! Только я вообще не знаю, что в ней написано, ни чуточки.

— Ах, как бы мне хотелось спросить у Донала, что он читает! — вздохнула Джиневра.

— Давайте, я ему покричу, а Вы у него спросите, — предложила Ники. — Донал! Донал!

Донал поднял голову и, увидев сестру, вскочил и подбежал к берегу ручья.

— Ты не можешь к нам перебраться? — спросила Ники. — Мисс Гэлбрайт хочет кое о чём тебя спросить.

Не успели они и глазом моргнуть, как Донал уже стоял рядом с ними; вода была ему всего по щиколотку.

— Ой, Донал, ты себе все ноги промочил! — воскликнула Джиневра.

Донал рассмеялся.

— Ну и что, барышня? Что мне с того сделается?

— Надеюсь, ничего плохого, — ответила Джини. — Но ведь всякое бывает.

— Да, — согласился Донал. — А вдруг бы я утонул?

— Ники, — с достоинством произнесла Джиневра, — твой брат надо мной смеётся.