И даже когда до окончания учебы оставалось две недели, Вере казалось, что это очень-очень долго. Потому что даже день, наполненный мирной жизнью, счастьем познания и пребыванием с замечательными людьми – это безмерно много.

Но возвращение в суровую реальность произошло неожиданно и резко. Прямо на лекции в аудиторию зашел военный. Не поздоровавшись ни с опешившим преподавателем, ни с замершими студентами, он громко произнес:

– Татьяна Сиднюк!

Танюша медленно поднялась. Офицер, сглотнув слюну, попросил:

– Выйдите, вас ждет психолог.

Танюша на ватных ногах поплелась к выходу.

– Курсанты Академии!

Все курсанты, а с ними и Вера, вскочили, вытянувшись в струну. Вера сделала это автоматически, даже не успев сообразить, что команда относится непосредственно к ней. Офицер пробежал глазами по курсантам, остановился на Вере:

– Пруднич?

– Так точно.

– Пруднич, оставайтесь. Остальные – за мной: для вас учеба закончилась.

Даже когда дверь аудитории закрылась за вышедшими офицером и курсантами, Вера еще некоторое время стояла, потом медленно села. Она не понимала, что происходит; не понимала, какая связь между Танюшей и военными; не понимала, почему оставили в Университете ее. Какая-то едкая тревога обожгла ей все нутро. Как только закончилось занятие, она побежала к декану. Тот лишь разводил руками, заверяя, что знает не больше Вериного. Единственное, чем декан поделился с нею, это то, что по распоряжению Штаба всем курсантам, кроме Пруднич, досрочно присвоены офицерские звания, и они отозваны к месту службы. С чем это связано и куда увели Сиднюк Татьяну – он не знает. На просьбу отпустить ее в Штаб, чтобы самой во всем разобраться, декан категорически отказал:

– Нет! Нет и еще раз нет! Во-первых, выход за пределы Университета до окончания учебы запрещен, за исключением письменного распоряжения Инспектората или Штаба. Во-вторых, час назад офицером Штаба мне было строго указано ни при каких обстоятельствах не отпускать вас до окончания учебы. Но если вы так хотите, можете оставить рапорт, и его передадут в Штаб.

Делать было нечего – Вера написала рапорт с просьбой вызвать ее в Штаб и объяснить происходящее, после чего вернулась на занятия. Когда она пришла вечером в кубрик, встревоженная Лидия сама начала у нее расспрашивать, что случилось с Танюшей. С ее слов, Танюшу она встретила в коридоре зареванную в сопровождении какого-то военного. Вера рассказала, что знала. Книги читать не хотелось, и она сразу, намного раньше обычного, поплелась в лаборантскую. Вячеслав Максимович корпел над своей книгой, Хынга в лаборантской не было – в это время он обычно находился в квартире преподавателя. Она поделилась с ним своими тревогами. О последних событиях вне Университета Вячеслав Максимович ничего не знал и как-то объяснить происходящее не мог, но он сделал большее: он обнял Веру и прижал ее к себе. Почему-то в один миг все тревоги для Веры стали незначительными. Бесстрашная Вера, побеждавшая в боях опасных врагов и в спаррингах опытных бойцов, владевшая навыками диггерской медитации и не раз игравшая со смертью, нашла успокоение в объятиях ученого, который вряд ли смог бы в опасности защитить даже самого себя. Так и сидели обнявшись в тесной лаборантской и, как будто сговорившись, не переступали эту черту. Не нужно было говорить, не нужно было что-то делать, было и так хорошо в объятиях человека, который уже давно стал близким. Вера чувствовала, что завтра все будет по-другому, завтра вернется кошмарная реальность, но это будет только завтра. Может, через час, а может быть, и позже.

Вячеслав сказал:

– Мне к Хынгу надо – он будет переживать.

Может быть, стоило сказать, что она подождет, пока Вячеслав уложит Хынга спать и вернется, но Вера решила, что это будет неправильно:

– А мне нужно выспаться.

Еще раз крепко обняв Вячеслава, она ушла из лаборантской.

Утром, еще до начала занятий, в Университет пришел офицер Штаба. Он зашел прямо в кубрик, потребовал у Джессики и Лидии выйти и, как обычно, не поздоровавшись, перешел сразу к делу:

– Вы требовали встречи. Знаю, что именно вы хотите спросить, поэтому сразу даю ответы на ваши вопросы. Армия и спецназ Республики со вчерашнего дня переведены в режим боевой готовности. Мы находимся в состоянии войны. Поэтому всем курсантам Академии, кроме вас, досрочно, без сдачи выпускных экзаменов, присвоены звания лейтенант, и они отозваны в свои подразделения. Кроме вас, потому что начавшаяся война – это война с диггерами…

– С диггерами? С темными?

– Нет, с так называемыми светлыми. Три дня назад они напали на поселение Республики и вырезали всех жителей.

– Этого не может быть!

– Ваша реакция предсказуема, вы ведь в прошлом сами были диггером. Именно поэтому общий приказ о боевой готовности на вас не распространяется.

– Вы меня неправильно поняли. Мне просто тяжело в это поверить. Но я – солдат Республики, я давала присягу, и вы не можете меня оставить здесь, когда мои товарищи погибают. Я должна быть там, должна воевать. И если диггеры представляют опасность, значит, я готова воевать с ними.

– Та информация, которую собрали о вас инспектора-психологи, позволяет думать, что вы можете быть искренни в своих высказываниях. Скажу более: ваши знания о диггерах могут быть нам полезны во время войны. Но вы должны определиться раз и навсегда, готовы ли вы воевать с теми, с кем провели несколько лет жизни. Отрицательный ответ будет нами принят без каких-либо последствий для вас: вы закончите учебу, станете офицером спецназа, возглавите пятерку, но не будете участвовать в операциях против диггеров. Но если ваше решение об участии в этой войне окажется положительным, малейшая мягкость или полурешительность с вашей стороны будет нами восприниматься как предательство. Я не тороплю вас с ответом. Завтра утром, в это же время, вы мне скажете: «да» или «нет». Все, разговор закончен.

Офицер резко развернулся и вышел из кабинета, оставив Веру со своими мыслями.

Вера не мучилась сомнениями в том, вступать ли ей в войну с диггерами. Да, она провела некоторое время в бригадах, они ее многому научили. Но никто, даже Антончик и Жак, не стали для нее такими уж близкими людьми. Да, ей было по-своему хорошо с диггерами, но не настолько, чтобы ей хотелось туда вернутся. И главное, она не могла забыть и простить диггерам врезавшийся в память эпизод убийства бедной партизанки, совершенный с молчаливого попустительства членов ее бригады. Их учение ей было непонятно, их взгляды – чужды. А теперь диггеры нападают на поселения Республики, они стали врагами Республики. А Вера в свое время давала присягу уничтожать врагов Республики. Здесь для нее все было просто.

Но сказать завтра офицеру «да» значило лишить себя еще двух недель, вернее, тринадцати дней пребывания в Университете. Значит, на тринадцать раз меньше заходить в лаборантскую вневедения и видеть Вячеслава. Вот это имело сейчас для Веры реальную ценность. И почему эта гребаная война не началась двумя неделями позже! Только бы дождаться вечера: она так и спросит у Вячеслава: уходить ей или не уходить. И пусть решает он – ведь мужик же! Вера улыбнулась своим мыслям. На душе стало так легко и весело от того, что она сейчас его припрет к стенке этим вопросом и заставит решить за них двоих. А что он думал?