– Вообще-то я живу не здесь. Заработаюсь, бывает, допоздна, идти к себе уже смысла нет, вот здесь и перекимарю перед началом занятий.

Снова взглянув на исписанные листки на столике, Вера спросила:

– А над чем вы работаете?

Вячеслав Максимович провел рукой по бородке и с обычной для него грустью сообщил:

– Я занимаюсь, собственно, тем, чем занимаются диггеры. Вы же знакомы с ними, насколько я знаю?

Вера кивнула. Вячеслав Максимович занялся поиском книг. При этом он не просто читал названия на их корешках, а проводил по ним рукой, как будто это могло помочь поиску.

– А значит, слышали про диггерскую Поэму Знаний?

– Я ее знала наизусть. Правда давно не повторяла.

– Вот этим же занимаюсь и я. Диггеры пытаются противостоять деградации, заучивая, повторяя и передавая новым диггерам сжатый комок знаний. Диггеры выбрали минимум тех интеллектуальных сокровищ, которые скопила цивилизация до Последней Мировой, и они бережно хранят их в самих себе. Но нет гарантии, что их традиция передавать устные знания сохранится, нет гарантии, что они вообще выживут. Но если все-таки Поэма Знаний и доживет до тех дней, когда людям она понадобится, я сомневаюсь, что от нее будет много пользы. Слишком она сжатая, слишком схематичная, слишком абстрактная. Я не уверен, что люди смогут быстро взрастить из этих сухих строчек тот пышный сад науки, каким он был когда-то. К тому времени (это, конечно, мое мнение) все или почти все население Муоса станет дикарями.

– Но почему вы так уверены, что люди станут дикарями? Ведь есть Республика, есть Инспекторат, есть школы, есть Университет.

– Университет? Когда-то давно библиотека Университета занимала здесь самое большое помещение. Потом это помещение отдали под полигон для зоотехников и ветеринаров, по большому счету – под ферму. Там сейчас учатся разводить, выращивать и лечить коз, свиней и прочую живность. Я не спорю – это очень нужно. Ну, а библиотеку пришлось переместить в помещение поменьше. Была создана комиссия по отбору самых ненужных книг. Часть из них продали в книжных лавках или раздали тем, кто хотел, часть сожгли или порвали для бытовых нужд. Не прошло и трех лет, как и это помещение признали слишком большим для библиотеки. Снова переезд, снова работа комиссии и сокращение числа книг. То, что вы видите в теперешней библиотеке – это лишь остатки после третьего или четвертого переезда, может быть пятая, а то и десятая часть. Ну, и еще то, что можете найти здесь, и еще немного – у меня дома, и что другие преподаватели растащили по своим жилым помещениям и лаборантским. Остальное все уничтожено. Я думаю, что со временем библиотеку сократят, а самые-самые практичные книги разнесут по шкафам учебных кабинетов. Остальное – за ненадобностью – в топку.

Вере стало жутко от того, что она услышала. Жутко до физической боли, как будто это ее, а не книги, бросают в топку.

– Если такое происходит в Университете, – с горечью продолжал преподаватель, – то что же ожидать от школ в поселениях? Инспекторат постоянно сокращает штатных учителей в школах Муоса. Сейчас редко где общее образование длится более одного года (такое когда-то было только у рабов в поселениях Америки). Без штатных учителей обучение отдано на откуп местным администраторам. Пока еще кое-как детей учат на общественных началах бывшие учителя, которые неожиданно стали обычными крестьянами, но во многих поселениях нет и этого. Скоро умение читать и писать будет считаться за большую ученость. А потом, может быть, и это станет ненужным.

– И что же делать? Как вы собираетесь это остановить? – с надеждой спросила Вера, снова взглянув на загадочные листки, лежавшие на столе.

– Сейчас ничего не остановишь – это бесполезно. По моему убеждению, Муос если и выживет в ближайшие десятилетия, то непременно скатится до уровня дикарей, таких как дикие диггеры или лесники. Тот, кто падает в яму, сможет из нее выбраться только после того, как достигнет дна, если, конечно, не разобьется. А мы еще даже не падаем, а только соскальзываем к краю ямы. У меня был знакомый социолог, и мы, соединив наши знания, попытались рассчитать варианты будущего Муоса. Он вел наблюдения, тестировал людей, я изучал историю Муоса, анализировал последние решения Инспектората, уровень знаний и направленность мышления студентов. Ему удалось вывести формулы в несколько страниц длиной. И мы несколько раз загружали в них исходные данные: то, что происходило в Муосе совсем недавно и что происходит сейчас, средний уровень интеллекта разных социальных слоев, направленность мышления граждан Республики… ну и много разных других параметров. Но как мы ни старались в нашей формуле коэффициенты и параметры делать самыми оптимистичными, в любом случае Муос ждет катастрофа, которую мы назвали Крахом. По нашим расчетам, мы сейчас только скользим к краю пропасти, а через пару лет начнется падение. Республика рухнет, начнется глобальная гражданская война, население уменьшится многократно, а когда все закончится, все то немногое, что мы имеем сейчас, будет уничтожено, потеряно или забыто. Это будет каменный век Муоса. Только тогда, может быть, понадобится то, чем занимаюсь сейчас я, и в чем помогают мне некоторые мои коллеги.

Вячеслав Максимович достал из-под стола коробку, из нее извлек целую стопку исписанных своим мелким почерком листков, достал самые верхние и показал Вере. Она аккуратно, как будто древние ценные манускрипты, взяла их в своих руки. Она ожидала, что в них содержатся сокровенные знания или секретные формулы. Но вместо этого она увидела фигурки человечков, схематичные, но понятные изображения туннелей, переходов, станций, частей тела, предметов одежды, оружия. Потом шли кружочки, квадратики, какие-то значки. Она растерянно подняла глаза и с удивлением, чуть ли не с обидой, посмотрела на преподавателя. Тот внимательно следил за ее реакцией и, встретившись с ее непонимающим взглядом, по-доброму улыбнулся.

– Не смущайтесь, Вера, это – моя книга, которую я назвал «Начала», и она рассчитана на дикарей. На первых страницах вы ничего не поймете, вы же – не дикарка. А вот ваш любознательный потомок, взяв в руки такой листок, возможно, различит в нем знакомые предметы и начнет разгадывать представшие перед ним ребусы. И постепенно перейдет от иллюстраций к символам, от символов – к знакам, от знаков – к буквам и словам. И со временем перед ним будет разворачиваться картина мира, очень последовательно и систематизировано. Дойдя до определенного места моей будущей книги, его огрубевший мозг уже не сможет переварить прочитанное. Но у него будут дети, которые с его помощью пройдут гораздо быстрее, то что прошел он, и двинутся дальше: вплоть до таблицы Менделеева, физических формул, объяснения процессов фотосинтеза и строения Вселенной. В «Началах» будет информации намного меньше, чем знаю я, но она будет прочным и надежным фундаментом для восстановления утраченных знаний. Любая сохранившаяся до тех времен книга по естествознанию, попавшая в руки дикаря, прочитавшего мою книгу, уже не будет ему совсем непонятной. Это – дело моей жизни, это то, чем я живу.

Вячеслав Максимович замолчал. Улыбаясь, он смотрел куда-то в стену, вернее, в далекое будущее, рассматривая тех чумазых дикарей, которые листают его книгу. Вера поделилась своими сомнениями: