Эти три последних дня были самыми страшными, потому что мы обрели надежду и опять лишились ее. Я думала, что моя мать умрет, прежде чем нас спасут, и наше избавление наполовину было невыносимо. Мне казалось, что я тоже почти наверняка умру, и меня это уже не беспокоило.

Днем позже мы услышали грохот танков и грузовиков и поначалу перепугались, что произошло худшее. Мама в полубессознательном состоянии бормотала: «Это немцы! Это немцы!»

Я разозлилась на нее: «Тебе обязательно быть такой пессимисткой? Вдруг это англичане или американцы».

Когда люди выбежали к грузовикам, они от счастья не верили своим глазам.

В грузовиках сидели британские солдаты. Они наконец пришли к нам на помощь. Это было 15 апреля 1945 года, как и предсказала Клара.

Мы обрели свободу.

* * *

Я ЦЕЛОВАЛА горевшую в лихорадке мать от радости. У меня самой не оставалось никаких сил встречать освободителей, однако я как-то сумела подняться и выбраться наружу. Чистые, здоровые британцы, одетые в военную униформу, казались видением.

Позже я узнала от пилота и старших офицеров RAF, как англичане попали в Берген-Бельзен. Немцы, управлявшие лагерем, знали, что война почти окончена, и попытались заключить сделку с британцами. Они рассказали им об эпидемии тифа и предложили обходить лагерь стороной. В обмен на сделку они обещали, что нейтральная сторона позаботится о последних заключенных.

Когда британцы узнали, что несколько узников застрелены, и изучили снимки с воздуха, на которых разглядели штабеля трупов, командование решило послать отряд в Берген-Бельзен, чтобы выяснить, что там происходит. Если бы этот отряд не послали, мы бы все умерли.

Мы столпились вокруг потрясенных солдат, плача, смеясь и прося у них какой-нибудь пищи. Они отдали нам весь свой паек. Мне бросили жестянку жирного мяса, которое я тут же съела и не умерла. Со многими другими дело обстояло иначе, они умирали, поскольку их пищеварительные системы от долгого голодания уже не могли ничего усваивать. Еда убивала их.

Вспоминая уроки английского, которые мне давал отец, я попросила солдат о помощи. Узнав, что я говорю на их языке, они посадили меня в одну из машин и отвезли к старшим офицерам, чтобы я рассказала, что произошло в лагере. Я, как умела, объяснила, а затем стала умолять их послать врача к моей матери.

Офицер медицинской службы выписал рецепт и указал дорогу к передвижному диспансеру, где я могла получить лекарство для матери. Я двинулась в том направлении, но и у меня были жар и опухоли, к тому же я едва держалась на ногах от истощения. Через несколько сот метров я захотела передохнуть в тени березы, села на землю и потеряла сознание. Я пришла в себя несколько часов спустя. На меня никто не обратил внимания: всего лишь еще одна больная заключенная в лагере среди пятидесяти-шестидесяти тысяч других, и 10 000 трупов, лежащих рядом с живыми. Я продолжила путь к диспансеру, а потом, получив лекарство по рецепту, поспешила обратно, к матери.

Когда я очутилась в корпусе, то, к своему ужасу, обнаружила, что наши нары пустуют. Я в истерике закричала:

– Где она? Где моя мать?

Девушки рассказали, что ее увезли на грузовике медицинской службы. Я опять потеряла сознание от мысли, что она умерла или умирает, а я не могу быть при ней.

Очнулась я в кровати с чистыми простынями и настоящим матрасом – предметами роскоши, недоступными мне с отъезда из Пльзеня. Минуту-другую мне казалось, что я попала на небеса. Я не представляла, где я и сколько времени провела в обмороке. Мучаясь от тифа, я ничего не могла сделать, но подивилась всему произошедшему. Мое тело отмыли от грязи, на меня надели накрахмаленный белый халат. И я надеялась, что моя мать неподалеку и что о ней тоже позаботились.

Невероятно, какую организованность проявляли британцы, занимаясь делами лагеря, заваленного трупами, с тысячами заразных больных. Этого мне не забыть, я не перестану восхищаться ими. Они состояли в действующей армии, война еще не закончилась, но британцы не бросили нас на произвол судьбы. Медицинского персонала не хватало, поэтому все стремились помочь, в том числе солдаты, превратившиеся в медбратьев, как только они увидели масштаб несчастья. Англичане быстро и толково хозяйничали в немецком военном лагере и завладели вообще всеми крупными зданиями в округе.

В военном лагере, за два километра от места, где мы умирали от голода, они нашли склады, набитые продуктами, в том числе посылками Красного Креста, которые нам не выдавали, а еще госпиталь со всем необходимым и маслобойню с запасами молока и сыра. Английские санитары вынесли из бараков столько больных, сколько смогли, и превратили здания армейского лагеря в многокорпусный Британский генеральный госпиталь на 15 000 мест, опрысканный недавно изобретенным инсектицидом ДДТ.

Медицинская служба британской армии решала проблему с недостатком персонала, приглашая добровольцами студентов-медиков старших курсов из Великобритании и освобожденных стран. Им обещали, что работа в Генеральном госпитале зачтется как выпускной экзамен. Прибыли сотни молодых мужчин и женщин из Англии, Бельгии, Нидерландов и Франции. С их стороны это было смело, потому что они не представляли, с чем столкнутся, а мы все были заражены тифом, дизентерией и другими болезнями.

После десятидневных хлопот со мной в госпитале врачи заверили, что самая опасная стадия заболевания миновала. Температура упала, опухоли исчезли. Они говорили мне, чтобы я поторапливалась поправиться: требовалась моя помощь. Самым сложным было общение с пациентами, возникла острая нужда в переводчиках, которые говорили бы врачам, где у пациента болит, составляли бы медицинские истории. А про меня знали, что я говорю по-английски, по-немецки и по-чешски и понимаю польский и русский. Поэтому меня просили помочь с переводом.

Конечно же, я согласилась. Я испытывала огромную благодарность за то, что они спасли меня, и мне хотелось сделать все, что в моих силах, чтобы помочь. Однако в первую очередь мне надо было найти мать среди тысяч людей в госпитале. Я надеялась, что отыщу ее, если буду работать с врачами и ходить из одного больничного здания в другое.

Солдаты были очень добры ко мне. Они принесли из дома местной немецкой семьи одежду, которая, как они считали, мне понравится. Мне и понравилась, но я весила 27 килограммов, и все висело на мне мешком.

Чтобы я начала опять наслаждаться жизнью, британцы отвели меня в кинотеатр, устроенный ими в большой палатке. Единственный раз я была в кино в Пльзене в 1939 году на «Белоснежке и семи гномах». Воспоминание о том, как отец дожидался дома рассказа о моих впечатлениях, надрывало мне душу. Когда в палатке сыграли «Боже, храни короля», британский национальный гимн, я расплакалась. В этот вечер показывали триллер с Джеймсом Стюартом и Эдвардом О. Робинсоном, и я, завороженная, смотрела на экран, даже не следя за сюжетом. Я думала о том, как мне повезло.

Я жива. Я выжила. И моя жизнь продолжается.

После фильма меня взяли на офицерскую пирушку, и за долгие годы я впервые ела нормальную пищу. За столом, покрытым льняной скатертью, мне подали ее на приличной тарелке, с нормальными приборами – кажется, баранину с овощами. Как же было чудесно есть как обычный человек! Еще мне дали немного виски и первую в жизни сигарету – с нее-то и началась привычка, от которой я не могу отказаться. Потом мне постоянно предлагали сигареты, потому что согласно тогдашним взглядам врачей курение предотвращало заражение инфекцией.