– Дьяк из царева приказа? – переспросил стрелец и крикнул в караульную: – Выдь-ка, Степан Трофимович!

На крыльцо караульной вышел высокий человек в нарядной ферязи с высоким, выше головы, стоячим воротником, с крашеными хищными губами, подведенными до самых висков глазами – опричник Степан Головатый. Подтянул кушак ферязи, глянул на старика искоса, как ловчий сокол на зайца, сглотнул:

– Никак Игнашка, царев библиотекарь? Сам явился?

– Я самый и есть, – мрачно подтвердил старик.

– Ну, старый хрыч, тебя-то мне и надо! – опричник обернулся, крикнул лениво, вполголоса: – Петька, Ивашка, вяжите вора, волоките в приказ!

Из караульной вывалились два военных холопа в одинаковых ватных армяках, в высоких колпаках. Один вытирал усы, замаранные пивной пеной, другой дожевывал краюху хлеба. Схватили старика, отобрали посох, заломили ему руки за спину.

– Я не вор! – воскликнул тот, пытаясь выпрямиться во весь свой немалый рост. – Я верный государев слуга!

– Самый вор и есть! – оборвал его опричник. – Книги царевы не уберег, в бега ударился… кто ж ты, как не вор?

Старика, как куль с репой, бросили в возок, возок помчался к Кремлю, гремя по бревенчатой мостовой. Старик приподнялся на локте, взглянул на церковь с маленькими блестящими главками, хотел перекреститься, да вериги помешали.

По горнице расхаживал худой человек с острой черной бородой, с черными страшными глазами. Грозный царь Иван Васильевич, внук византийской царевны Софии.

Быстро, как пойманный волк по клетке, расхаживал царь по горнице, ни на кого не глядя, словно и не было никого в горнице – ни перепуганного боярина Ноговицына, ни опричников, ни связанного старика, такого же худого и высокого, как сам Иван Васильевич.

Много сходства было в грозном царе и в старом дьяке – и высокий рост, и худоба, и даже посох был в руках у государя такой же, как тот, что отняли у старика на заставе – только царский посох был железом окован да на конце заострен. Да еще глаза у них были разные – у царя темные, гневные да недоверчивые, а у старика – светлые да чистые, как у малого ребенка.

Вдруг царь остановился, уставился на старого дьяка пылающими, словно головни, глазами, выкрикнул, словно ворон каркнул:

– Вор!

Старик молчал, глядел в пол, как положено перед государем.

– Воровское отродье! – крикнул царь. – Самой лютой казнью тебя казню! Отдам Малюте – он тебя, как пес, на куски разорвет!

На этот раз старик подал голос.

– Виноват, государь! Не уберег твои книги, не совладал с душегубами, с татями ночными!

– Молчать, когда с тобой Божий помазанник беседовать изволит! – рявкнул верный царев пес, опричник Головатый.

Царь его слов не заметил, придвинулся к старику, проговорил тихо, сверля его черными страшными глазами:

– Не за то я тебя казню, что книги не уберег, а за то, что утаил от меня тайну!

Старик не удержался, поднял глаза на Ивана Васильевича, едва слышно спросил:

– Какую тайну, государь?

– А ту, что среди книг бабки моей, княгини Софии, была великая Книга Голубиная!

В этот миг в горнице наступила удивительная, небывалая тишина, и царевы слова прозвучали в этой тишине, как раскат грома.

Старик молчал.

Царь запрокинул голову, вскинув острую бороду, как пику, прибавил хриплым вороньим голосом:

– Хорошо, нашелся верный человек, раскрыл мне глаза на твою измену!

Обернулся, выделил из толпы перепуганных ближних людей, бояр да опричников, кого-то одного, и тот человек, выдернутый царевым взглядом, словно рыба удой, шагнул вперед, упал на колени.

Старик узнал бритую голову, глубоко посаженные темные глаза и не сдержался:

– Ну как же, самый верный человек! Одному государю служите!

– Какому государю? – проговорил царь обманчиво тихо. – Ты, старик, говори, да не заговаривайся! Один я на Москве государь!

– Ты-то над Москвой, да он над тобой! – старик вскинул голову выше царя, взглянул на него смело. – Оба вы тому государю служите, который с рогами! Самому Антихристу! – Он сделал вид, что принюхивается, и обвел горницу взглядом. – Али не чувствуете, люди добрые, как в палатах серой пахнет?

Тут опомнился Степан Головатый, подскочил к старому библиотекарю, схватил за грудки, встряхнул, завизжал диким голосом:

– Ты как, смерд, посмел на государя поклеп возвести? Сейчас тебя на костер, еретика!

Но вдруг царь вскинул посох, ударил Головатого в плечо, крикнул:

– Пошел вон!

Степка упал на колени, отполз, потирая раненое плечо, испуганно глядя на царя. А Иван Васильевич шагнул ближе к старому дьяку, проговорил мягким, смиренным, фальшивым голосом:

– Господь терпел, и нам велел… стерплю и я, Игнатий, стерплю слова твои поганые, бесовские, стерплю и дела твои богопротивные, ежели только ты скажешь мне честно, куда подевал Книгу Голубиную, куда ее запрятал…

Царь замолчал, искоса глядя на старика.

И тот молчал под грозным царевым взглядом, молчал долго, но все же не выдержал и заговорил:

– Нет, царь неправедный, не скажу тебе, где сокрыта Голубиная Книга! Можешь пытать меня самыми страшными пытками, можешь жечь меня каленым железом, да только ничего не узнаешь. Не достанется святая книга Антихристу, не допустит того Пресвятая Богородица!

Сказал эти слова и замолчал, сомкнул уста и опустил глаза в пол.

Грозный царь обошел вокруг старика, как вокруг могучего дуба, поднял было свой посох – да передумал, повернулся к опричникам, приказал:

– Степка, забирай его, веди к Малюте, скажи, чтобы постарался да выбил из него правду!

Головатый, обрадовавшись, что гроза миновала и на него царь больше не серчает, кинулся выполнять приказ. На плече его сквозь дорогую шитую золотом ферязь проступило кровавое пятно, но опричник не обращал на это внимания.

Капитан Уклейкин сидел за столом, заполняя протокол допроса. Собственно, писать было нечего, потому что двое молодых парней, которых накануне задержали в квартире Ларисы Сомовой, ни на какие вопросы не отвечали, только несли какую-то чушь и грозили капитану всевозможными неприятностями.

На ночь несговорчивую парочку посадили в камеру, чтобы остыли и подумали над своим поведением.

Дверь кабинета открылась, и вошел начальник Уклейкина, подполковник Живцов.

– Уклейкин, – начал он с порога, – ты чем это занимаешься? Кто у тебя в камере сидит?

– Взяли вчера с поличным, – доложил капитан. – Попытка квартирной кражи. Оказали сопротивление при задержании, со следствием не сотрудничают…

– Кража со взломом?