– Но она же смешная.

– Знаю, знаю. Но подумай, сколько всего уже не вернешь. В любом случае я видел, что вокруг меня люди плакали. Не на документалке, а сегодня.

– Разве тебе это не нравится? Слезы на публике? Я считаю, что нужно чаще плакать на публике. Я как-то ехал в поезде на Лонг-Айленд навестить мать, она со мной все еще общается в отличие от отца, и кондуктор, женщина, подошла, чтобы проверить мой билет. Я ей его протягиваю, а она покачала головой, отошла к дверям, и мне плохо было видно, но, кажется, она оперлась на двери, стоя к ним лицом, и я предположил, что она плачет. Она опять подошла за билетом через пару минут, ну и ясное дело, глаза у нее были красные, мокрые, все такое, чуть моложе среднего возраста, полненькая, плачет на работе. В поезде.

– И почему? – спросил Джордж.

– Ну, я же ее не спрашивал. Теперь мы этого никогда не узнаем. Я тоже об этом подумал, мне хотелось узнать, но я не смогу. И я ей сказал, когда билет ей отдал, сказал: «Мне очень жаль», а она в ответ, я просто в осадок выпал, такое только женщина может сказать: «Вы тут ни при чем». Ага. Ну да. Конечно ни при чем. Мы в первый раз видимся. Женщины сумасшедшие, да? С чего бы мне думать, что это я виноват. Ну я и сказал, что знаю, что дело не во мне, но мне все равно жаль, и она пошла к следующему пассажиру, потом к другому, и я слышал, как она сказала: «Иногда это совершенно невыносимо». Другой женщине сказала. Как будто о погоде говорила, но мне хотелось сказать: «Детка, не каждый день кондукторша плачет на поезде до Лонг-Айленда». Берни!

Он схватил за руки друга.

– Берни! Это Джордж! Из колледжа! Мы с Берни квартиру снимали в Ист-Вилледж, когда там это было?

– В восемьдесят третьем, восемьдесят четвертом и пятом, – ответил Берни. – Помню, в восемьдесят шестом я в Беннингтон переехал на пару лет.

– Ох уж эти годы, – сказал Луис. – Увядание. Умирание.

– Да, как и твоя пьеса.

– Весело же было, разве нет? Весело!

– Веселье не входит в твой репертуар, Луис, – сказал Берни.

– Неправда! Я люблю веселиться.

Веселье не входит в твой репертуар, Луис… Позже Джордж часто вспоминал эти слова.

Джордж сказал вслед удаляющемуся Берни:

– Берни чем-то напоминает надменную суку. А может, мне просто показалось.

– Нет, не показалось. А если с ним сблизиться, все еще хуже. Он истеричный, ядовитый. Мегера, фурия. Геи тоже берут в обиход эти термины, а то с какой это стати все достается бабам-гарпиям.

Пьеса – с того дня он всегда называл ее Пьесой, и никак иначе, не как остальные, у которых было название, – должна была быть представлена в двух частях. Первую часть показывали в Лондоне, потом в Сан-Франциско (публика в Сан-Франциско была экстравагантной, шумной, эмоциональной, зрители кричали актерам и плакали; Луис, изо всех сил пытавшийся не волноваться, был тронут) и, наконец, в Нью-Йорке, с основательными поправками. В Нью-Йорке тоже плакали, но не так, как в Сан-Франциско. Над пьесой он работал пять лет. Даже больше, только тогда еще не знал, что собой будет представлять его пьеса. Один короткий акт разыгрывался в церкви на Пятой Восточной, напротив старой квартиры Марины, больше десяти лет назад. Джорджу довелось его там увидеть. Окончательный вариант пьесы сохранил прежнее название – «Прекрасные Мужи Господни». Осовремененная история Лота. Три ангела, уничтожившие все. Только действие разворачивалось в 1986-м. В ранней одноактной версии три ангела приглашены Авраамом на ужин, он ведет их в ресторан. Орудием разрушения был СПИД. Не обошлось и без взрывов. В заключительной постановке на Бродвее были убедительные взрывы, бомбы на сцене. Зрители пугались по-настоящему. Джордж даже подскочил на месте.

Луис удалился, чтобы обойти зал, и кто-то похлопал Джорджа по плечу. Анна. Изысканный вид. Красивые туфли, подумал он. От кремового до желтого. Макияж. Прическа.

– Ничего себе, – сказал он.

– Ты и сам ничего, – заметила она.

– Ты что, до сих пор на связи с Луисом?

– Была кое-какая работа, связанная с GMHC[109], и мы снова стали общаться.

– Что за работа? – спросил Джордж. – Это я так ненавязчиво пытаюсь узнать, чем ты занималась.

– Управление некоммерческими организациями. Как сформировать совет, нормативно-правовые акты и все тому подобное.

Джордж смотрел на нее.

– Правовая работа, – уточнила она.

– Ну да, ну да. Я просто слегка растерялся. Все думал, охренеть, уже десять лет прошло.

– Одиннадцать с половиной.

– Ну что ж, планку ты вроде как взяла.

– Есть такое. Успела кое-где поработать. А ты построил империю, обогатив язык. Соевый низкокофеиновый латте.

– Как же меня это бесит! – закрыл уши Джордж. – Большей частью ответственность за все это лежит на мне лично.

– Что ж, это тоже достижение.

– Ага, вроде как тюрьму построить.

Анна взглянула на него. Минутная пауза.

– Слышала, ты женился.

– Да. У нас растет сын. Мы в разводе. Бывшая живет с сыном в округе Коламбия, я его навещаю. Или она его сюда привозит.

На ее лице было сложно что-то прочесть.

– Как его зовут?

– Нейт. Натаниэль, но мы его зовем Нейт.

– Хорошее, крепкое новоанглийское имя. Как и ты.

– Я крепкий?

– Ну ты же из Новой Англии, – сказала Анна, и оба рассмеялись.

– И если я правильно помню, ты достаточно крепкий, – добавила она.

Она снова взглянула на него. Он почувствовал слабый разряд… если я правильно помню…

– А у тебя как дела? – спросил он.

– Вышла замуж за очаровательного и обаятельного мерзавца. Послала его куда подальше. Просто оставила память обо всем приятном и прекрасном, а все остальное выкинула.

– А потом?

– Потом кота завела.

– Да, наверное, так лучше.

– В чем-то да, лучше.

– Хочешь выпить чего-нибудь? – предложил Джордж.

– Сейчас?

– Конечно.

Анна опустила глаза. Примерно на уровень его груди. Словно смотрела куда-то вдаль, прямо сквозь его грудину. Она вспомнила, что чувствовала в тот день, будто укус пчелы, у дверей «Чаривари». Помнил ли он о том, что чувствовал тогда? Воспоминания поднялись волной, теснясь в ее горле. Она подняла взгляд и теперь смотрела ему прямо в глаза.

– Нет, – сказала она. – Не думаю.

Однажды Берк объявил, что хочет взять с собой Джорджа в Калифорнию, слетать на встречу с теми самыми людьми.

– «Кофе Монтекристо» из Сан-Франциско, – сказал Берк с куда большим почтением, чем обычно, хотя почтительно он отзывался лишь о чем-то, связанном с кофе. – Они просто боги кофейного импорта.

Красные глаза,