Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вспоминается сон.
Сон ей не нравится. Если б можно подправить… Она разбирает по косточкам виденное и приободряется. Смелеет. Грозен сон, но милостив Бог. Сон сбывается, да ото сна сбудется ли? Видел мужичок во сне хомут, не видать ему клячи довеку! Уж если даже во сне Горбыль выхлопотал отлуп, так наяву и подавно. И потом, через двадцать лет какие шуры-дуры? Наснится ерунды, машиной не вывезешь!..
Взгляд зацепился на лавке за горку выглаженных ребячьих рубашек, штанов. Сама до ночи гладила. Суббота… Нет легче дня против субботы.
Сегодня первый послепобедный сентябрь. Женишкам её в школу. Всем! Даже самому меньшенькому.
Сладость разлилась в душе.
Поля подошла босиком к койке, где спали втроём Митрофан, Глеб и Антон, шатнула Антона за плечо.
— Вставай, Антонка.
Мальчик поднырнул под подушку.
— Антон, в школу проспишь. Вставай! Вставай пришёл! Сам Вставайка пришёл!
— А он, — голос из-под подушки, — спросите, выспался? Пускай этот Ваш Вставайкин пойдёт доспит. Я разрешаю… Вона Митечка Ваш спит. Чего к нему не пристаёте?
— Митьке в другую смену, — угодливо набежали брехливые слова. Поля застеснялась их, да что делать? Уже сказаны. Сердясь на себя за нечаянную ложь про вторую смену, которой вовсе и нет в совхозной школке, твёрдо подкрикнула: — А ты с Глебом вставай! Вставай!
Мальчик и удивлён, что так рано подыматься, и в восторге. Будят в школу! В школу же! Первый раз!
Он сверлит глазами мутное, нахохленное окно, и ликование тут же смято прокисает:
— На дворе ж ни светинки… Теперь каждый день впотемну вставай?
— Кажный.
— А каникулики скоро?
— Бы-ыстро же ты запросился на каникулы, — хохотнул Глебка. — А на пенсию ещё не хохо?
Глеб с улыбкой поталкивает Антона к краю. Хватит турусы на колёсах разводить. Вставай! А то и столкну, дорого не возьму.
Этого, конечно, он не сделает. Он очень любит младшего брата. Глебке радостно с ним возиться, болтать.
— А что, — серьёзно раздумался Антон, — наперва устроили б каникулы. А потома спокойно и учись, и учись, и учись до сконца света!
— Ну, с тобой оборзеешь, — вздохнул Глебка. — Да каникулы ещё заработать надо! Хоть двушек с десяток, тыря-пыря, отгреби!
Антоня в недоумении. Глеб смотрит на него с усмешкой.
— Ты щэ наскажешь! — Поля машет на Глеба, как на лукавца. — Шо это ты двойками дорогу ему выстилаешь? Нашёл чем шутковать…
После завтрака Поля достала из своей уже облезлой собачанской скрыни новенькую полотняную сумку.
— Я, Антошенька, загодя сбирала… Аха… — Заглянула в сумку, укоризненно покачала головой. — Э-э, перестаралась девка. Одно яблочко уже червячок выбрал себе. Проголодался. Аха… Так оно хо́роше… Червяк не дурак, в плохом не расквартируется…
— Я боюся червяков! — пискнул Антон.
— В плохом яблоко червяк не зъявится. Этот червячок наш. Не бойся… Чего ото бояться червяков в яблоке? Не страшней ли те, что людей едят?
— А разве есть такие? — сомневается Антон.
— Успокойся, у нас всё есть, — подшпиливает Глеб.
Порченое яблоко Поля отложила на стол, зачем-то вытерла о подол и без того совершенно чистые и сухие руки, закопчённые на солнце, и подала Антону сумку. Было заметно, как руки у неё мелко подрагивали.
— Ты ж учись, сыночок…
Слезинка вылилась у неё из глаза и, пробежав по щеке, упала в сумку.
— Не с грехом напополамки, не як-нибудь… Хо́роше учись. Это ж школа!.. У меня, у горемыки, было як-нибудь… Так вышло… Всего один месяц проучилась… Тот-то в получку рисую в ведомости крестики иль другой кто расписуется за меня. Без имени овца баран… Так и неграмотный… Правду старые люди говорили… Не сумеешь шить золотом — бей молотом… Кто ветром служит, тому дымом платять… Темнотою не возьмёшь. Надеяться тебе не на кого. Рос без батька… И худо и бедно. Что отщипнешь от жизни выучкой, то и твое. Аха? — спросила утверждающе.
Мальчику прискучило слушать наставления. Взял сумку на плечо. Пожаловался:
— А чего сумка такая тяжелуха? Плечо прям отрезает!
— Это тебе напихали камней, кирпичей и прочего гранита знаний. С сегодня будешь грызть вместо хлеба! — соболезнующе ответил за маму Глеб.
— Фу ты, болтушка! — Поля сердито покосилась на Глеба. — Ну чего сплёл? Там же всё разнужное. Букварик. Тетрадоньки. Карандашики на разный цвет. Яблоки…
— Ма! А можно я ещё яблочков возьму?
— Да вон в углу кошёлка! Бери, какие на тебя глядят.
Мальчик растерянно воззрился на алощёкие яблоки. Разбежались глазыньки. И то бы взял, и то, и то, и то… И то б не оставил…
Поля видит его замешательство, улыбается:
— Не выберешь, какое лучшее?
— Да они все на меня таращатся, — конфузливо шепчет мальчик.
— Если б на тебя ещё все пятерки так смотрели, как яблоки! — съехидничал Глеб и щёлкнул братца пальцем по макушке, выходя из комнаты.
— Отвянь, Чапля! — ворчливо отмахнулся Антон.
Мама наклонилась к столу, зачем-то полезла в его недра, гремя сковородкой.
Другого такого момента не выждать. Никто не видит!
Антон торопливо переплавил из сумки под подушку букварь, тетради, карандаши. И стал основательно рыться в корзинке с яблоками, выдёргивая и перекладывая к себе в сумку наикрупные, с краскобрызгом.
Вернулся с крыльца Глеб:
— Малёха! Ты ещё долго будешь ковыряться в корзинке? А то Юрка Клыков, Вовка Слепков — все первоклашки уже побежали наперегонки за первыми двойками. Смотри, все расхватают, тебе не достанется!
— Ты опять за своé? Опять за кильку гроши? — осаживает мама Глеба. — Нашёл игрушку лобом орехи щёлкать! Охолонь. Шо это ты взялся насмешничать? Брось… Лучше вот Вам на дорожку, — подала каждому по пирожку. — Идить с Богом, хлопцы Вы мои. Хай лэгэсэнька будэ Ваша путь…
Пирожки тут же, ещё в комнате, братья съели.
По старой детсадовской привычке Глеб молча, не глядя кинул назад Антону руку, тот её привычно поймал, и вот так, держась за руки, они пошли, тихие, чуточку в торжестве ликующие.
Поля постеснялась хоть немножко проводить своих парубков и сразу пожалела, едва дверь за ними со вздохом прикрылась. Вылетать воследки не рука, припала к окну. Каких шагов пять за Сапетино крыльцо видела. А дальше как ты ни выворачивай глаза, как ни дави в блин нос по стеклу, ни граммочки не видать кавалерушков. Стаяли… Пропали, слились из виду. Как будто из жизни ушли!
Она вдруг растерялась, вдруг ощутила какую-то пустоту в себе. Боже правый!.. Созрело, Полька, десятое