Он даже запаковал им ленч и бутылку красного вина за счётзаведения. И вот они, в толстых зимних штанах и куртках, с тёплыми наушниками,которые нашла им весёлая жена хозяина отеля (у Лизи куртка до смешногоогромная, закрывает колени), позируют около деревенского отеля,предоставляющего ночлег и завтрак, в снегопад, похожий на спецэффектыГолливуда, в снегоступах, и улыбаются, как пара радостных олухов. Им одолжили ирюкзак, в который Скотт положил ленч и бутылку. Скотт и Лизи, отправляющиеся впоход к конфетному дереву, пусть тогда они этого и не знали. Отправляющиеся впоход по улице Воспоминаний. Только для Скотта Лэндона улица Воспоминаний —аллея-Выродков, и не приходится удивляться, что он предпочитает заглядыватьтуда как можно реже.

«И всё-таки, — думала Лизи, водя кончиками пальцев по этойфотографии, точно так же, как по фотографии их свадебного танца, — ты, должнобыть, знал, что должен пойти туда хотя бы один раз перед тем, как я выйду затебя замуж, нравится тебе это или нет. Ты считал себя обязанным кое-что мнерассказать, не так ли? Историю, которая обоснует твоё не подлежащее изменениямусловие. Должно быть, ты не одну неделю выискивал подходящее место. И когдаувидел это дерево, эту иву, так заваленную снегом, что под ветвями образовалсягрот, ты понял, что нашёл его, и не мог и дольше тянуть с рассказом. Как же ты,должно быть, тогда нервничал. Как боялся, что я, выслушав тебя, скажу, чтовсё-таки не выйду за тебя замуж».

Лизи думает, что тогда он сильно нервничал, всё так. Онамогла вспомнить его молчание в автомобиле. Разве она ещё не решила, что ондумает о чём-то своём? Да, потому что обычно Скотт был таким говорливым.

— Но к тому времени ты должен был достаточно хорошо менязнать… — начала она и замолчала. Разговор с самим собой хорош тем, что нетнужды заканчивать фразу. К октябрю 1979 года он, должно быть, знал еёдостаточно хорошо, чтобы верить: она останется. Чёрт, да когда она не указалаему на дверь, после того как он так искромсал руку, разбив стекло в теплице, онуже должен был поверить, что она готова к долгому путешествию. Но он нервничализ-за того, что придётся выставить напоказ все эти давние воспоминания,коснуться этих древних жизненных струн? Лизи догадалась, что нервничал — мягкосказано. Догадалась, что он был испуган до долбаной смерти.

Тем не менее Скотт взял её затянутую в перчатку руку в своюи указал на иву: «Давай поедим там, Лизи… давай пойдём под это…».

— Давай поедим под этой ивой, — говорит он, и Лизи более чемсогласна с его предложением. Во-первых, она страшно проголодалась. Во-вторых,ноги, особенно икры, болят от непривычной нагрузки, связанной с особенностьюпередвижения в снегоступах: поднял ногу, повертел, тряхнул… А главное, онахочет отдохнуть от необходимости смотреть на этот бесконечно падающий снег.Прогулка, как и обещал хозяин отеля, получилась великолепной, это спокойствие,думает Лизи, она запомнит на всю жизнь, единственные звуки — их дыхание, скрипснега под снегоступами да бесконечная дробь, которую где-то вдалеке выбиваетдятел. И всё же этот устойчивый поток (иначе, наверное, и не скажешь)гигантских снежинок уже начал её доставать. Снег такой густой, падает такбыстро, что мешает сосредоточиться на чём-либо, она теряет ориентацию, у неёкружится голова. Ива стоит на краю поляны, её ветви со всё ещё зелёнымилистьями тянет к земле толстый слой белой глазури.

«Они называются вайя?» — гадает Лизи, думает, что спросит заленчем у Скотта. Скотт-то наверняка знает. Но спросить так и не удаётся. Потомучто появляются другие вопросы.

Скотт направляется к иве, Лизи — за ним, поднимая ноги,стряхивая снег со снегоступов, шагает по следам своего жениха. Добравшись додерева, Скотт, как занавес, раздвигает покрытые снегом ветви с зелёной листвойи заглядывает внутрь. Его обтянутый синими джинсами зад приглашающе смотрит нанеё, словно напрашивается на пинок.

— Лизи! — говорит Скотт. — Тут очень мило. Подожди, пока ты…

Она поднимает снегоступ «А» и прикладывает его к обтянутымисиними джинсами заду «Б». Жених «В» мгновенно исчезает в засыпанной снегом иве«Г» (в удивлении выругавшись). Это забавно, очень забавно, и Лизи начинаетсмеяться, стоя под падающим снегом. Она вся им покрыта, даже ресницы потяжелелиот снега.

— Лизи? — доносится из-под белого зонтика.

— Да, Скотт?

— Ты меня видишь?

— Нет, — отвечает она.

— Тогда подойди поближе.

Она подходит по его следам, зная, что её ждёт, но когда егорука выстреливает сквозь снежно-зелёный занавес, а пальцы ухватывают еёзапястье, это всё равно сюрприз, и она вскрикивает, смеясь, потому что она непросто удивлена; она даже немного испугана. Он тащит её на себя, и холоднаябелизна накрывает её лицо, на мгновение ослепляет. Капюшон её куртки откинут, иснег попадает на шею, замораживает тёплую кожу. Лизи стягивает с ушей меховыенаушники и слышит приглушённое «бламп»: за её спиной с дерева падают тяжёлыеглыбы снега.

— Скотт! — ахает она, — Скотт, ты меня на… — и замолкает.

Он стоит перед ней на коленях, капюшон его куртки откинутназад, открывая гриву чёрных волос, почти таких же длинных, как у неё. Тёплыенаушники висят на шее как настоящие. Рюкзак рядом с ним, прислонён к стволудерева. Он смотрит на неё, улыбается, ждёт, когда она сообразит, что к чему. ИЛизи соображает. Соображает быстро. «Любой сообразил бы», — думает она.

Ощущение такое, будто её пустили в сарай, где большая сестраАнда и её друзья играли в пиратов…

Но нет. Даже лучше, потому что здесь не пахнет старымдеревом, отсыревшими журналами и заплесневелым мышиным помётом. Он словнопривёл её в совершенно другой мир, затащил в магический круг, и всёпространство под белым куполом принадлежит только им. Диаметр основания этогопространства — десять футов. По центру — ствол ивы. У травы, растущей вокруг,по-прежнему цвет лета — зелёный.

— Ох, Скотт. — И у неё изо рта не вырывается пар. Тут тепло,осознаёт Лизи. Снег, плотным слоем лежащий на ветвях, служит теплоизоляцией.Она расстёгивает молнию куртки.

— Круто, правда? А теперь послушай, как здесь тихо.

Он замолкает. Молчит и она. Поначалу думает, что вообще нетникаких звуков, но это не так. Один есть. Она может слышать медленные,приглушённые удары. Это её сердце. Он протягивает руки, снимает с неё перчатки,берёт её руки в свои. Целует каждую ладошку точно посередине. Оба не говорят нислова. Тишину нарушает Лизи: урчит её желудок. Скотт хохочет, усаживаетсяспиной к стволу ивы.

— И мой тоже урчит, — признаётся он. — Я хотел вытащить тебяиз этих лыжных штанов и трахнуть здесь, Лизи, тут достаточно тепло, но послетакой прогулки я слишком голоден.