рассказать? Лазарь, хоть и опытный, но ведет себя, как ребенок. Выдумал посчитать тебя нашим братом! Тебя! Дурень… А особенно после того, что ты сделал с Джоном. Что, нечего тебе сказать? А, наверно, ты и не можешь, что это я, — он коротко посмеялся. — Будем считать, что это тебе за Джона, парень. Ему теперь новую шкурку искать. От такого дикаря, как ты, я другого и не ждал. И только Лазарь все ходил вокруг да около — нет, мол, он не виноват. Ему промыли мозги.

Боль из раны ушла чуть глубже к суставу. Кожу щипало и драло, хотя кровь на ней уже почти свернулась и лишь из глубины она текла густой, темно-красной струей. Став привычной, боль уже не вызывала прежнего желания орать, чтобы ослабить ее.

Ни о каком удовольствии речи не шло. Чтобы применить Силу на себя или хотя бы вырваться из оков Большакова, требовалось успокоиться. А я не мог этого сделать совсем и лишь пытался наладить сбивчивый ритм дыхания, который иногда перекрывала боль от случайно сведенной мышцы в руке.

— Ну, давай же, нечего тут, как баба, любоваться своими конечностями. Давай. Отвечай. Что там тебе, мозги промыли? Ты же знаешь, кто мы. И ты — такой же. Но не хочешь быть с нами, — перед лицом, появилась физиономия самого Большакова. — Я вижу это в тебе. Ты считаешь нас злом, хотя на самом деле нет большего зла, чем сама корпорация. Скажу банальность, но все корпорации — зло.

— Почему же… — едва смог вытолкнуть я из глотки.

— О, заговорил. Так, уже что-то. Почему? Потому что они, как города. Работают сами на себя. Потребляют, но не производят. Что дает «Похоть»? Ни-че-го. С тех пор, как они выгнали нас, они заняты тем, что выживают. А потребляют ресурсов в десятки раз больше. Старик Фрэнки, последний олух, пытался создать запас, неприкосновенный, чтобы в случае чего толковые парни оттуда смогли выжить и потом объединиться с нами, но убрали и его.

— Я думал… он поставлял души вам… — просипел я.

— Да что ты! Нам не нужны души в том количестве, в котором они требуются всяким полумеханическим устройствам в Корпорации. Разве ты не видишь, нет? Разве не пробовал ты поглощать чужие души?

— Пробовал, — мой ответ прозвучал уже гораздо увереннее.

— Так значит ты понимаешь, насколько сильнее ты становишься в сравнении с тем «ресурсом», как они его называют. Что ты головой мотаешь?

— Не понимаю… я же… стажер.

— Что-о?

— Стажер я, — пришлось повторить, но смолчать относительно тупости вопроса. — В корпорации я всего-то около месяца.

— То-то Лазарь голову ломал, почему мы тебя только сейчас обнаружили. Он думал, что ты уже после второго перерождения. Нет, стой. Хм, — Большаков стоял напротив меня в большом смущении.

Я же держал ладонь повыше, чтобы не истечь кровью, хотя все, что ниже локтя, уже прилично занемело. Смущение собеседника, как ни странно, придавало сил. Значит, он тоже не понимает, что происходит. А потому я мог сыграть на этом незнании… только план составить пока никак не мог.

— Я бы лучше сел. И руку перевязал, — как можно спокойнее ответил я. Хоть и в смятении, Большаков по-прежнему оставался серьезным противником. А мне надо было хотя бы немного подготовиться к противостоянию.

Вариант первый: попытаться полностью подавить его. Использовать временное смятение и удивление себе на пользу, чтобы заставить Большакова подчиниться и тем самым заставить его делать то, что хочу я. А там уже через власть использовать и Силу. Сложно, но возможно.

Вариант второй: забалтывать его столько, сколько потребуется, пока не появится Тони или команда спасателей. Только вот Корпорация могла включить бюрократию — о чем я подумал только сейчас. Ведь если несколько лет не ловили суккубов, то вполне могли представить, что не стоит и сейчас. Проверка правдивости фактов займет несколько дней, а мне к этому моменту могут распополамить руку куда дальше ладони.

Сложный выбор, который не нравился мне ни одним из вариантов от слова совсем. Еще недавно я героически кромсал злодеев одной левой, а теперь вшивый мужичонка с внутренностями тысячелетнего суккуба намеревался устроить мне веселую жизнь.

— Ладно, садись, — я тут же ощутил, что к ногам вернулась подвижность. А вот рукой придется заниматься самостоятельно.

— Может, ты в курсе, где здесь есть бинт?

— Второй ящик слева, — немного рассеянно проговорил кандидат в губернаторы.

— Спасибо, — бросил я через плечо. Кажется, лучше срабатывал план по растерянности. — Скажи-ка, почему вас всех так удивляет факт, что я всего месяц на службе?

— Тебе уже говорили, что в Корпорации все получают Силу только после второго или третьего перерождения?

— Говорили, конечно же, — я достал бинт и приложил его к разрыву, тут же вздрогнув от боли. Не умел я еще контролировать себя настолько, чтобы эту боль уменьшить, если не на порядок, так хотя бы чуть- чуть.

— А ты сразу все умеешь. Может, у тебя клиническая смерть была когда-то?

— Да нет, меня в тридцать как удар хватил, так и все, — беззаботно болтал я. Беззаботно — насколько отпускала боль, потому что каждый оборот бинта доставлял немало мучений. — И никто ничего не объясняет. Знаешь, если бы вы могли дать какие-то пояснения. Вы — в смысле вообще суккубы. Опытные, прожившие не одну тысячу лет.

Глядя, как Большаков менялся в лице, переходя от растерянности к изумлению и обратно, я чувствовал, как растет внутри меня уверенность.

— Думаю, тут тебе бы подсказал Лазарь. Джон — самый младший из нас…

— К слову, я бы даже извинился перед ним.

— Перед Джоном??

— Ну да. Он редкий засранец, конечно. Я не спорю, что мой друг замахнулся на него первым, но тот возжелал убить его в ответ. И не самым приятным образом. Как мне надо было действовать? Но раз он жив и где-то болтается, я бы согласился обсудить с ним наш