Каретного скрутили на лестнице, когда он запирал дверь. При осмотре его портфеля в присутствии понятых было обнаружено облигаций на триста тысяч и огромный нож-тесак.

– Нож не мой, – закричал студент, когда Яблочков достал его из портфеля.

– А облигации твои? Каретный не ответил.

Вернувшийся в квартиру хозяин, тот самый Лука Викентьевич, подручный Крутилина, посещавший под разными предлогами людей, ограбленных Жупиковыми, подтвердил, что облигации принадлежат ему, а хранил он их в потайном ящике своего бюро.

– А кто, кроме вас, знает об этом ящике, Лука Викентьевич? – спросил Яблочков.

– Никто! – пожал плечами Лука Викентьевич. – Только плотник, что его делал. Мой крепостной. Но он давно умер.

– Ну что, господин студент, – Арсений Иванович посмотрел в глаза Каретному, – рассказывайте, откуда узнали сию тайну, где раздобыли ключи от квартиры? И зачем вам понадобился тесак? Да не молчите вы! Ведь пойманы с поличным. Лучше назовите свое имя, фамилию, сословие и вероисповедание. Молчание ваше идет вам во вред. И выглядит глупо – мундир инженера-путейца за считаные часы позволит нам установить вашу самоличность.

– Я купил его на Сенной за пятерку.

– Зачем вы врете?

В карете для заключенных грабителя перевезли на Большую Морскую. Надзиратель уточнил у Яблочкова:

– В какую камеру определить?

– Пока не установим личность – в общую, пусть клопов покормит.

– Я – дворянин, – буркнул Каретный, до увлечения Чернышевским зачитывавшийся Крестовским и хорошо усвоивший из его произведений, что в общие камеры лучше не попадать.

– Так-то оно лучше. Может, и имя с фамилией назовете?

Каретный помотал головой. Пусть помучаются.

– Крутилин тебя ждет, – сообщил Арсению Ивановичу Фрелих.

Иван Дмитриевич в кабинете был не один – на стуле для посетителей гордо восседал довольный Лука Викентьевич:

– Как мы ловко студентика-то провели. Облигаций, считай, на пару тысяч было, остальное – резаная бумага.

– Держи причитающееся, – Крутилин протянул ему пять сотенных купюр.

– Благодарствую, Иван Дмитриевич. Всегда рад помочь.

– Знаю. Только теперь не мне, ему будешь помогать, – Крутилин ткнул пальцем на Яблочкова.

– В отставку собрались?

– Покамест нет. Но готовиться к ней надо загодя. Без спешки преемника в курс ввести, дела ему передать.

– А что передавать-то? После гибели Африкана дел стоящих не осталось.

– Не скажи, – Крутилин открыл сейф и достал из него ту самую банку с квитанциями. – Дел у нас – невпроворот.

Когда Лука Викентьевич удалился восвояси, Крутилин спросил:

– Зачем ты нож студенту подкинул?

– Так за кражу много не дадут, – пожал плечами Яблочков. – А когда с оружием, пусть и в портфеле, уже не просто кража, а кража вооруженная. От четырех до шести на каторжных заводах.

Через час надзиратель передал Каретному записку, написанную хорошо знакомым ему почерком Завьялова: «Случилось непредвиденное. Если будешь молчать, тогда поможем».

Каретный молчал, даже фамилию с именем не называл до тех пор, пока сыщики сами не озвучили. Но помощи от товарищей так и не дождался.

Татьяна на его письма не отвечала. Впрочем, сие было предсказуемо. Одно дело – полюбить революционера, совсем другое – квартирного вора. Когда обвинение передали в суд, Каретный написал князю Дмитрию Тарусову с мольбой стать его защитником. Ему и только ему он был готов открыть правду. Но князь не ответил.

Назначенный присяжный поверенный всем видом выражал презрение к подзащитному и будь у него хоть малейшая возможность, обвинение поддержал бы. Никаких смягчающих вину обстоятельств он суду не представил. Присяжные признали Леонида Каретного виновным, и Окружной суд приговорил его к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу на шесть лет.

К началу осени Яблочков смог наконец позволить себе снять пятикомнатную квартиру с ватерклозетом. Сразу написал в Терийоки Леночке, с которой все лето переписывался. Барышня неизменно уверяла его в своих чувствах и торопила с поисками жилья. Полученный ответ его обескуражил: Леночка сообщала, что встретила мужчину своей мечты, военного агента нашего посольства в Берлине, который, кроме прочих обязанностей, занимается разведкой. Что, конечно, много интересней, чем ловить жуликов и воров.

Прежний Яблочков впал бы в нервическую горячку или запой. Нынешний ограничился парой рюмок. «Таких Леночек в Петербурге – сотни, – сказал он себе. – Главное, чтобы были деньги, и любая из них будет моей».

А денег стало больше, гораздо больше, однако все равно казалось, что мало. Ведь сколько бы их ни было, всегда найдется тот, кто богаче. Даже Крутилин возмущался алчностью и беспринципностью чиновника для поручений:

– Ты за копейку мать родную задавишь, – часто говорил он.

Надо отдать ему должное: на время его отпусков их с Яблочковым доли сравнивались. А отпуска у начальника случались теперь часто и длились подолгу – здоровье Ивана Дмитриевича постоянно ухудшалось, и он был вынужден каждые полгода поправлять его на водах. Треплов Арсения Ивановича терпеть не мог и лишь из-за поручительства Крутилина раз за разом назначал Яблочкова исполняющим должность начальника сыскной полиции. Однако после покушения на Треплова и его последующей отставки закатилась и звезда самого Крутилина. Новый градоначальник к нему не благоволил, и когда Иван Дмитриевич в очередной раз испросил отпуск, предложил уйти в отставку насовсем. А назначить начальником сыскной Яблочкова отказался наотрез. От греха подальше Арсений Иванович в тот же день последовал примеру шефа и тоже написал прошение. Небольшое имение в родных местах давно его дожидалось. Наконец-то можно было пожить для себя – подниматься в полдень, удить рыбу в Волге, а вечерами навещать соседей.

Пасторальная жизнь быстро наскучила, в ней ему не хватало острых ощущений, да и деньги тратились, не приумножаясь. Арсений Иванович стал подумывать, какими именно делишками ему бы заняться, и решил, что самое нынче выгодное – махинации с акциями. Ведь мир сошел из-за них с ума. Все теперь желают стать рантье, так почему бы не пообещать им заоблачный процент?

Этим планам помешало убийство государя. Крутилина, как старого сторожевого пса, тут же призвали на службу обратно. А он, в свою очередь, Яблочкова. Понимая, что второе пришествие – оно же последнее, Арсений Иванович пустился во все тяжкие. Лишь раз он отказался от денег. Дело было так.

Вечером 16 июля 1882 года чиновника для поручений сыскной полиции Яблочкова вызвали на смертоубийство, случившееся на балу у князя М.: штабс-капитан Павел Невельский в ответ на оскорбление застрелил поручика Чугреева.

– Замните дело, – узнав Яблочкова, попросил штабс-капитан.