– Как вы себе это представляете?

– Но ведь в прошлый раз вам сие удалось. Мать опять вам заплатит.

– Не знаю, о чем вы говорите.

– Об убийстве Кости Гневышева.

– Если хотите признаться и в нем, буду крайне признателен. Ведь тогда вам не удастся убедить присяжных, что помрачение сознания, вследствие которого вы застрелили Чугреева, произошло случайно и впервые. Окажется, что из-за ваших психических отклонений погибли уже двое. И даже если назначить вам мерой наказания лечение в психиатрической больнице, выпускать вас оттуда нельзя до конца жизни. Понятно все объяснил? Матушке вашей от меня поклон.

В окончательную отставку Крутилина отправили в 1883 году, подсластив старику пилюлю присвоением чина действительного статского советника. С Яблочковым же не церемонились. Преемник Крутилина Вощилин, тот самый Паша Вощилин, которого Арсений Иванович когда-то учил сыщицкому ремеслу, заявил на прощание:

– По вас, господин Яблочков, каторга плачет. Жаль, что градоначальник не хочет позорить честь сыскной полиции. Таких дел вы наворотили.

На этот раз Арсений Иванович ушел со службы с легким сердцем, радуясь, что за второе пришествие Крутилина приумножил активы аж в два раза. Теперь должно было хватить на задуманное. Будучи человеком по-своему честным, предложил пай Крутилину. Но тот отказался:

– Во-первых, мне и так хватает. Во-вторых, что я в твоих акциях понимаю?

И не соврал. Потому что через год купил на все деньги акции «Западно-Сахарского алмазного общества», абсолютной пустышки, как раз Яблочковым и придуманной. И умер в полной нищете. C'est la vie[81]…

На всякий случай Яблочков себя не афишировал.

Его акционерные общества возглавляли подставные лица. А сам он долгие годы пользовался поддельными паспортами. Потому что уж больно много врагов скопил за свою жизнь: уголовников, обманутых акционеров, обобранных потерпевших и подозреваемых… Береженого Бог бережет, n'est-ce pas[82]?

Лишь в конце века Яблочков вышел из тени и снова стал жить под своим именем. Потому что на старости лет влюбился и женился – встретил девушку, которая была очень похожа на так и не забытую Леночку. Продолжать конспирацию, будучи обремененным семьей, было затруднительно, и Арсений Иванович снова круто развернул свою жизнь. Купил в Подмосковье имение, основал там кожевенный завод и с головой ушел в его управление.

Но когда подросли сыновья, пришлось перебираться в Москву – мальчикам необходимо было дать образование. Не в земской же школе их учить? Катерина Лаврентьевна, так звали супругу, с сентября по конец мая безвылазно жила с детьми в Первопрестольной. Арсению же Ивановичу постоянно приходилось мотаться туда-обратно – завод требовал постоянного присмотра.

Весной 1905 года к нему в гости неожиданно заявился Фрелих – сыскную полицию он покинул давным-давно, в канун Рождества 1871 года[83], и с тех пор они не встречались.

– Как ты меня разыскал? – поинтересовался Яблочков после взаимных объятий.

– Да очень просто, – огорошил его Фрелих. – В номере «Националя», в котором остановился, лежал справочник «Вся Москва». От нечего делать его полистал и там обнаружил тебя.

– Да, действительно просто, – согласился крайне озадаченный Арсений Иванович, строго-настрого запретивший Катерине Лаврентьевне заполнять карточки для любых справочников[84]. Ведь береженого Бог бежет.

Когда гость ушел, высказал претензию. Супруга обиженно заявила, что карточку не заполняла, и предположила, что это сделал домовладелец. Яблочков чувствовал, что супруга врет, – она всегда недоумевала, почему муж вечно прячется, не любит ходить в театр и синематограф – и, как могла, противодействовала. Но ругаться на нее не стал – что толку махать руками после драки? Понадеялся, что пронесет.

В декабре того же года, узнав из газет, что революционеры захватили часть города, строят баррикады и даже бросили бомбу в охранное отделение, Арсений Иванович спешно покинул имение и выехал в Москву. Ведь восстания всегда сопровождаются погромами и грабежами. Кто в его отсутствие защитит его семью? Полицейские? Судя по газетам, они сами попрятались по углам.

Поразмыслив, отказался от саней и тройки, велел запрячь ему простую телегу и загрузить ее съестными припасами. Вместо бобровой шубы надел одолженный у собственного кучера тулуп, а на лицо нацепил накладную бороду – чемоданчик с гримировальными принадлежностями Яблочкову достался от Артюшкина, они много раз его выручали. Предосторожности оказались не лишними – город был перекрыт заставами и баррикадами, на улицах орудовали «дружинники» – отряды из нескольких человек, нападавшие на военных и полицейских, грабить прохожих и проезжавших они тоже не гнушались. Арсений Иванович представлялся окрестным крестьянином, доставившим продовольствие на продажу. Потому с частью съестных припасов ему пришлось расстаться: и восставшие, и солдаты правительственных войск были голодны. Спасибо, что не отбирали все подчистую. Поэтому кое-что перепало и перепуганной семье, которая далеко не сразу узнала в косматом мужичке своего главу.

Через пару дней после приезда Яблочкова в Москву солдаты Семеновского полка вытеснили бунтовщиков из центра, зажав их в кольцо на Пресне. В городе стало спокойней, и Арсений Иванович решился на вылазку, чтобы купить о-де-колон, без которого бриться не мог, а из имения, по понятным причинам, его не прихватил.

На Кузнецком Мосту его окликнул знакомый голос:

– Арсений Иванович, какими судьбами?

Яблочков сразу узнал княгиню Тарусову – изящная ее фигурка осталась прежней, словно, по-прежнему, ей – тридцать пять, однако морщины на лице, помутневшие от катаракты глаза и обезображенные артритом руки выдавали ее преклонный возраст.

– Живу я здесь! – искренне обрадовался Яблочков. – А вы как в Москве оказались?

– Приехала к сыну, – Александра Ильинична кивнула на пузатого здоровяка, в котором сыщик не без труда опознал Володю, – не могу же я оставить его одного, когда вокруг революция?

Из газет Арсений Иванович знал, что пару лет назад княгиня овдовела. Старший их сын пошел по стопам отца, теперь он тоже известный адвокат, практикует в Петербурге. Но про младшего давно ничего не слышал.

– Так вы в Москве обитаете? – спросил он у Володи, пожимая ему руку.

– Да-с, пришлось переселиться из-за наследства.

Наследство Володе оставила Анисья Ивановна Ейбогина, кончину которой московские Стрельцовы с нетерпением ожидали почти полвека. Но старуха и в столетнем возрасте была полна сил, потому что круглый год ездила на богомолья: