– Они во мне силы и поддерживают! – уверяла она всех.

Скончалась она в текущем году перед самым Крещением, тихо отошла во сне. Ее завещание окончательно перессорило питерских и московских Стрельцовых.

– У вас и так денег куры не клюют, – кричал на Сашеньку троюродный племянник.

– Свои считай, – отрезала та.

Володя не оправдал ее надежд. В юные годы был столь талантлив, что, казалось, без труда достигнет высот хоть в естественных науках, хоть в гуманитарных. Но он по примеру отца и брата пошел на юридический. А когда закончил, неожиданно заявил, что параграфы и статьи ему скучны и он все же займется науками. Но не как исследователь, а как финансист, благо состояние ему позволяет. За его деньги талантливые ученые, одиночки и целые лаборатории разрабатывали всякие фантастические приборы и аппараты: дирижабли, беспроводные телефоны, радио, способное кроме звука передавать изображение, и даже электрические счетные машины. Денег на всю эту ерунду было потрачено много, но никаких полезных результатов достигнуто не было. Поиздержавшийся Владимир уже подумывал, не начать ли ему карьеру присяжного поверенного, как вдруг умерла нежно любившая его Ейбогина и оставила ему наследство. Сашенька опасалась, что непутевый сынок опять спустит деньги на изобретения, но, к ее удивлению, он перебрался в Москву и всерьез занялся управлением доставшимися активами, в числе которых была извозопромышленная контора. Для начала выгнал управляющего, того самого троюродного дядю, возмущавшегося на похоронах Ейбогиной несправедливостью завещания. Оказалось, свою часть наследства дядя давно уже прикарманил, изымая на протяжении многих лет значительную часть прибыли. А потом Володя решил поставить извоз на путь прогресса и закупил во Франции автоколяски.

– А какой модели? – заинтересованно спросил Яблочков, когда князь Владимир Тарусов поведал ему о своих планах.

– «Делоне-Бельвиль», конечно.

– Почему не «Бенц»? – Яблочков, постоянно курсировавший между Москвой и имением, и сам подумывал об авто.

– Во-первых, «Бельвиль» – самый мощный. Во-вторых, князь Орлов купил два таких для императорской конюшни… То есть для гаража. Представляете рекламу: «Почувствуй себя императором!»

– Цензура ее не пропустит, – заявила заскучавшая от разговоров про автомобили Сашенька.

– Манифест отменил всю цензуру, – напомнил ей сын.

– Надеюсь, после этих событий, – княгиня указала рукой в сторону Пресни, – отменят сам манифест. Как же мне было страшно!

– Я же вам говорил, не надо сюда приезжать.

– Что значит не надо? Бросить тебя здесь одного? Я ведь не за себя, за тебя боялась. Мне-то чего пугаться? Я свое отжила.

– Авто уже прибыли? – уточнил Яблочков, желая вернуть разговор в интересное ему русло.

– Еще нет. Татьяна отправила их еще в октябре, но из-за событий…

– Ваша сестра во Франции? – уточнил Яблочков.

– Давно уже, – подтвердил Володя.

– Они с мужем уехали туда сразу после свадьбы, – сообщила Александра Ильинична. – После той истории, ну вы помните, Таня не захотела жить в России…

После ареста Каретного Татьяна замкнулась в себе – разговаривала с близкими односложно, кроме учебы ничем не занималась, целыми днями лежала в кровати, тупо уставившись в потолок. Княгиня сильно волновалась за ее психику, однако к врачам Таня идти отказывалась, даже успокаивающую настойку, что прописал Прыжов, не стала принимать. Так прошел год. После окончания гимназии Таня стала вольнослушателем посещать лекции в университете. Остригла волосы, начала курить. А потом вдруг познакомилась с молодым поэтом Андреем Скворцовым и увлеклась им. И опять стала прежней: болтливой, веселой, беззаботной. Поэт сделал ей предложение, она его приняла с условием, что жить они будут за границей. Счастливая пара поселилась во Франции – зиму и лето они проводили в Мен-тоне, где купили виллу; весну и осень – в Париже.

Скворцов писал стихи и издавал их за деньги супруги. Успеха они не имели, но он не унывал. Татьяна родила ему пятерых детей и с радостью занималась их воспитанием.

В каждом письме она уговаривала родителей и братьев последовать ее примеру и покинуть ненавистную период ей Родину. «Франция тоже болела революциями, но теперь у нее иммунитет. А в России только продрома[85], ее ждут ужасные события. Только вспомните, где окончили свои дни Людовик Шестнадцатый и его придворные?Неужели вы хотите на гильотину?»

Но Тарусовы лишь посмеивались.

– Когда все это закончится, – княгиня указала рукой в сторону Пресни, – я поеду к ним в Ментон. Я всегда зимой грею там кости.

– Ну а я наконец получу «Бельвили». Хотите в нем прокатиться? – спросил Володя у Яблочкова.

– Конечно.

– Тогда держите мою визитку. Такси можно будет заказать по указанному там телефону. У вас ведь имеется аппарат?

– Естественно! – ответил Яблочков.

Пообещав до отъезда нанести княгине визит, он раскланялся с Тарусовыми. Пешком дойдя до Мясницкой, Арсений Иванович подошел к своей парадной. Вечно нерадивый швейцар на этот раз оказался расторопным, распахнув перед Арсением Ивановичем дверь сразу, как тот вступил на ступеньки.

– Спасибо, братец, – кивнул швейцару Яблочков, зайдя в парадную.

– Потом благодарить будешь, – неожиданно грубо ответил тот, – если живым останешься.

Яблочков пригляделся – ливрея швейцара была надета на совершенно другого человека. Очень опасного человека с волевым лицом, обветренной сибирскими морозами кожей и глазами убийцы. А в руках он держал револьвер, дуло которого упиралось в живот отставного сыщика. Если бы правая рука Арсения Ивановича находилась в тот момент в кармане шубы, он, не задумываясь, выстрелил бы из «браунинга», который всегда носил с собой. Но в руке, как назло, был пакет с о-де-колоном.

– Обыщи-ка его, – велел кому-то опасный человек.

Оказалось, что грабителей двое, и второй тут же завладел его оружием.

Товарищ Леонид проник в подъезд за полчаса до возвращения Яблочкова. Представился швейцару посыльным, спросил, дома ли Арсений Иванович, а когда тот ответил, что ушел с полчаса за покупками, приложил кастетом по голове. Потом распахнул входную дверь и свистнул два раза извозчику, что его привез. Товарищ Захар понимающе кивнул, спрыгнул вниз, привязал кобылу к фонарю и вошел в подъезд.

– Ты уверен, что тот самый Яблочков? – уточнил Захар.

– Нет. Но имя с отчеством совпадают.

Из каморки швейцара послышался стон.