— Совсем молодая, — тихо сказал генерал. Совсем еще молодая».

Всю ночь накануне суда она не смыкала глаз.Думала о том, что скажет и как скажет

Снова вспоминала товарищей мысленно прощалась с ними.

Она понимала, сколько им пришлось пережить со дня ареста. Ведь их жизнь все то время осталось там»

Не ее. Их жизнь? Нет, не только тысячи жизней зависела от нее. Солдаты наверное, и не догадаются, почему их полк или дивизию внезапно перебросили на другой участок фронта, почему их атака оказалась такой успешной, а замыслы фашистского командования сорвались... Война еще не кончена. Ее друзья будут жить.

Они доделают то, что не сумела довести до конца, до победы она.

И это их предлагал ей предать Хабекер?! Ничтожество!

Не случайно на последних допросах Хабекера интересовало, сколько же ей платили и где скрыты ее деньги. Он успокоился лишь тогда, когда услышал, что у Штраух есть счет в английском банке. Он поверил, не колеблясь. Если бы он знал, что она никогда, ни разу в жизни не воспользовалась даже дружеской помощью, он бы стал в тупик... Но ему нельзя было бросить в лицо это. Ведь гестаповцы уверены — без денег работают только коммунисты. А она обязана выдавать себя за ту, за кого ее приняли. Во имя друзей. Во имя общего дела. Во имя победы.-

Она мысленно прощалась с друзьями. Оставшись в живых, они поймут, как ей было трудно и что пришлось вынести.

Оставшись в живых, они отплатят за нее и за всех, кто погиб в гитлеровских застенках.

Они — ее единственная надежда, ее последнее страшное оружие, ее последний вклад в борьбу. И они останутся жить!

— Прощайте, товарищи! — шептала она. — Прощайте, братья!..

В ту ночь она плакала. Беззвучно.

Оплакивая любовь к Эрвину, весенние дожди, что выпадут на землю уже без нее; посвист лесных птиц, которых любила и так мало слышала; горькое детство на вонючем дворе отчего дома, теперь, издалека, казавшегося прекрасным; готические крыши Варшавы и душистые горные луга Словакии, темную воду Одера, буки Тиргартена, небо Померании и дороги Шварцвальда - все, что перестанет существовать для нее.

Желтая лампочка в проволочной сетке висела под самым потолком.

Надзирательница заглядывала в глазок и отходила.

Клерхен похрапывала и стонала.

Огромный мир простирался за стенами тюрьмы на Александерплац.

Огромный, прекрасный мир.

И она оплакивала любовь к нему.

Она позволила себе плакать этой ночью, ибо знала, что после суда, после приговора, силы понадобятся не дтя слез...

Суд начался в девять часов утра 12 декабря 1942 года

Ее привели в высокий, гулкий, пустой зал.

На скамьях для публики не было ни души, если не считать мужчин в одинаковых штатских костюмах, занимавших ряд стульев, и десятка три военных и дипломатов, среди которых она узнала начальника отдела кадров Министерства иностранных дел Крибеля и посла доктора Бергмана.

Ни Крибель, ни Бергман и ее сторону не глядели. Кроме нее, среди подсудимых находился фон Пишенау, спрятавший лицо в ладонях, Генрих Лаубе. его жена Марпфет и писатель Отто Крамер. Их она знала по очным ставкам

Судьи в черных мантиях и шапочках* заняли свои места. Председательствовал судья-адмирал Бастиан- процедура началась... Обвинительное заседание.

Она слушала сухое изложение «злодеяний» Лаубе и его товарищей: непрерывная информация советских разведывательных органов о военном потенциале Германии о состоянии ее вооруженных сил, об экономике страны о всех достижениях в области военной техники; передача советской разведке сведений совершенно секретного характера, относящихся к подготовке войны в Испании, к связям гестапо с троцкистскими организациями в Испании и других странах мира, к планам ведения войны в Европе и, наконец, сообщение о начале войны с Советским Союзом, сделанное накануне 22 июня; организация систематического саботажа в производстве военной продукции, затягивание решения важнейших вопросов в области самолетостроения и радиодела, совершение диверсионных актов на военных заводах; повседневная информация советской разведки о состоянии германского тыла, о переброске войск по тыловым коммуникациям, о переформировании воинских частей, о потерях вермахта, понесенных на советско-германском фронте, а также сведения об изменениях в первоначальных планах верховного командования имперской армии...

Она смотрела на Генриха Лаубе и на его жену, смотрела на Крамера.

Видно было, что эти люди доведены до крайней степени истощения и перенесли страшные физические страдания. Но они держали головы прямо и высоко. Они не испытывали страха... Ее, Ингу Штраух, и фон Топпенау обвиняли в работе сначала на английскую, а затем на советскую разведки. Следствие считало, что граф фон Топпенау и Инга Штраух, завербованные неким Больцем, начиная с тридцать седьмого года систематически выдавали англичанам и русским все секреты германской дипломатии, направлявшей усилия к разобщению западных союзников и России, к изоляции Чехословакии, Польши и

балканских государств. Все планы, строившиеся германской дипломатией в отношении Греции и Турции. Все перипетии переговоров с Японией. Всю подноготную закулисной игры за спиной Советского Союза после заключения в тридцать девятом году договора о ненападении между СССР и Германской империей.

— Топпенау и Штраух выдали противнику имена тайных дипломатических эмиссаров на Балканах и в Греции, имена журналистов, публиковавших за деньги в печати своих стран статьи, подготовленные для них специальным отделом Министерства иностранных дел Германии и ставящие целью дезинформировать общественное мнение, оправдать политику Германии в отношении евреев и коммунистов, а также в отношении движения Сопротивления на оккупированных территориях, — говорилось в заключении. — Кроме того, используя свои связи в высшем имперском обществе, фон Топпенау регулярно передавал через Штраух врагам рейха добываемые им сведения о состоянии имперской экономики и сведения, имеющие военное значение...

Топпенау выслушал обвинительное заключение, горбясь и все так же закрывая лицо руками.

Она смотрела перед собой.

Краем глаза заметила взгляд Генриха Лаубе и загоравшуюся в его глазах измученную улыбку. Ей стало тяжело. Ведь скоро Лаубе посмотрит на нее с презрением и умрет, не помня о ней. Так же. как его жена. Как и Отто Крамер...

Адмирал Бастиан вызвал свидетелей обвинения.

Их было немного. Все чины армии и гестапо. По их показаниям можно было догадаться, кто чем занимался. Она поняла истинную роль майора Граве, советника Редера, капитана абвера Анны Рихтер, которую увидела впервые тут, в зале суда.. Но некоторые свидетели так и остались загадкой.

Например, тот сухощавый невысокий седой адмирал с черными бровями и тихим голосом, обращаясь к которому председатель суда говорил с особым почтением.