– За нашим товарищем охотятся бандиты. – Коряга показал пачку долларов. – Я хочу оставить двух человек для охраны.

– Не возражаю. Мы положим его в палату-люкс, там две комнаты, все разместятся, – ответил доктор, как будто речь шла о самых обыденных вещах. – Только пусть не мозолят глаза персоналу и больным. А деньги уберите…

Он закрыл рукой карман халата.

– На них будете покупать продукты для этих двоих. Кормить их мы, извините, не сможем

– Ну, так – значит, так! – Коряга спрятал доллары. – И мусорам трезвонить не надо. В смысле, в милицию не звоните!

Хирург наклонил голову, избегая смотреть в глаза собеседнику.

– Бывайте! – довольно усмехнулся Коряга. Он воспринимал подобные вещи, как должное: настоящие пацаны ни за что не платят. Значит, их здесь принимают за настоящих пацанов. Потому и уважают… В смысле, боятся!

Более сложных мыслей у него в голове никогда не появлялось. А уважение и страх были синонимами. Вообще, мир для него да и для остальной братвы представлялся простым и состоящим из двух цветов: черного и белого. И в этом было их счастье. Если, конечно, это можно было считать счастьем.

* * *

Что всё познаётся в сравнении, Ворон понял еще со времен ВТК[17]. Когда его до полусмерти избили активисты, «больничка» по сравнению с зоной показалась раем. Пять лет спустя, когда разбился на своей «Яве», городская травматология больше напомнила ад. В Карне ему приходилось бывать в медучреждениях, и они занимали место где-то посередине между упомянутыми крайностями. Но не та больница, в которой он находился.

Ворон переключил пультом стоявший на тумбочке под окном цветной телевизор: второй канал, третий, четвертый… Не найдя ничего подходящего, вздохнул и выключил совсем. В общем-то, и смотреть ничего не хотелось.

В дверь тихо постучали.

– Входите! – отозвался Ворон.

– А это я!

В палату вошёл Коряга. Он был в накинутом на плечи белом халате и держал под мышкой прозрачный пакет с крупными краснобокими персиками.

– Ничего себе – я тебя за доктора принял! – улыбнулся Ворон. – Может, пойдёшь на лепилу[18] учиться?

– Ага, на дубореза[19]. Привет!

Коряга поставил пакет на столик у изголовья кровати.

– О, да у тебя уже есть персики! И виноград… Кто принёс?

– Не поверишь – здесь фрукты на завтрак, обед и ужин выдают. И кормят не манкой и макаронами. Курица, рыба, а если дают котлеты, то они из мяса, прикинь!

– Ни фига себе! И простыни новые, чистые, глаженые…

– И ухаживают, как за родным! И все лекарства имеются! Видно, вы их хорошо «подогрели», молодцы!

Коряга озадаченно покачал головой.

– Совсем не «грели»! Я предлагал – отказались. Ни одного доллара не взяли! Ни одного!

– Вот так штука! А у них что, все палаты такие?

– Да нет, – пожал плечами Коряга. – Обычные, человек на пять, ободранные… Двери открыты, я видел.

– Странно! Может, они приняли меня за какого-то «бугра» из нашего посольства?

Коряга засмеялся.

– Тогда за самого посла приняли, не меньше!

– Гы-гы-гы, – передразнил Ворон. – А я лежу, как король на именинах…

Коряга перестал смеяться.

– Как нога?

– Да нормально. Хорошо, что коленную чашечку не задело, по кости скользнуло. Пулю вынули, говорят, должно нормально зарасти. Но сказали, ещё недельку минимум придётся проваляться. Если не больше.

– Ну, раз надо, так и лежи.

– Вот и лежу. Что там на рынке?

– Да все нормально пока. Вояки там чего-то химичат, но вроде на пользу.

– Раз на пользу, пусть химичат. Они себя на «стрелке» хорошо проявили. И Джузеппе – тоже…

Коряга понял, что он в число отличившихся не попадает.

– Ладно, пойду я… В ночь сегодня Шуруп с Сявой у тебя дежурят.

– Пока!

Они пожали друг другу руки, и Коряга ушёл.

* * *

Дело медленно, но верно шло на поправку. Через неделю Ворон уже самостоятельно ходил с костылём по коридору и даже выходил с Шурупом во двор покурить на скамейке.

– Доктор, когда мне на выписку? – спросил он при очередном осмотре.

– Нужно сделать контрольный снимок, – ответил тот. – Если всё нормально – выпишем.

– А что, по мне не видать? Скачу как кузнечик уже!

– Без рентгена нельзя, можете хромым на всю жизнь остаться…

– Да, мне говорили… Ну, снимок, так снимок. Делайте только поскорее, невмоготу сидеть в четырех стенах!

– Завтра утром, после завтрака. В десять за вами зайдет медсестра.

– Спасибо, доктор! – кивнул Ворон, удивляясь четкости и точности здешней больничной работы.

И действительно, на следующий день, ровно в назначенное время, пришла медсестра – строгая дама средних лет по имени Румяна. Имя ей подходило – она была пышногрудой и розовощекой.

– Бери свою ногу, больной, пойдем фотографироваться! – Она хорошо говорила по-русски, как и всё старшее поколение. В СССР русский учили в школе. Теперь стали учить английский.

Они вышли в коридор, дневные дежурные Центнер и Чёрный – оба из молодых – встали при появлении бригадира. У каждого в руках была рация, а судя по широким рубахам навыпуск под ними скрывалось оружие. Чувствовалось, что вояки делают свою работу успешно. И дисциплина укрепилась…

– Я на рентген, – пояснил Ворон. Охранники синхронно кивнули и двинулись следом.

Через пару минут они оказались у тяжёлой металлической двери с желто-черным знаком радиационного излучения.

– Ждите здесь, – сказала Румяна охранникам, с усилием открывая дверь. – А вы проходите!

Центнер и Черный опустились на изрядно потертые стулья, а Ворон, отдернув черную штору, шагнул через порог. Дверь за спиной плотно закрылась, и он оказался в большой комнате, с установленным посередине рентгеновским аппаратом. Здесь было темно, только свет настольной лампы на маленьком столе позволял ориентироваться в пространстве и не натыкаться на предметы обстановки. За столом сидел и что-то писал пожилой, абсолютно лысый и очень худой человечек. В тусклом свете его белый халат казался желтым. Впрочем, возможно, он и был таким от старости и химикатов.

Завидев Ворона, человечек поднялся навстречу.