Кожа покрылась мурашками, когда Катарина осознала, что полупрозрачная, словно поблекшая и посеревшая, сароен до сих пор стоит перед ней на коленях. 

Саркофаг за ее спиной возвышается точно на том месте, где до этого стояла кровать. И даже узоры на резной спинке остались прежними, только теперь они вились по могильной плите. 

Охрипшим голосом, Катарина спросила:

— Кто ты? 

— Минэко, госпожа… 

Откуда-то в ней появилась жесткость. Натянутые до предела нервы, словно струны лютни зазвенели от напряжения.

— Я не спрашивала твое имя. Я спросила, кто ты.

Девушка резко вскинула голову и вспыхнула в ярком оранжевом пламени. Ее полный ненависти и боли взгляд был направлен на Катарину. Алые и желтые языки лизали обнаженное тело, волосы развивались, словно под порывами невидимого ветра. 

Катарина бросилась к ней, сходя с ума от ужаса, что это именно она подожгла несчастную. Она ждала, что испытает боль, когда пыталась накинуть стянутый с плеч халат на пылающую женщину. Но руки прошли сквозь огонь и незнакомку, ощутив лишь холод ночного леса. 

Видение начало растворяться. Гонимое ветром, как пятна красок, оно потекло в камень, на котором ярким огнем загорелись ровные столбцы иероглифов. 

Дрожа от страха, Катарина шагнула вперед и, опустившись на колени, прочитала пылающее послание. 

«Меня звали Минэко, и я была прекраснейшей из сароен Ëру. За мое внимание бились лучшие воины, а министры и князья отдавали состояния, чтобы провести ночь в моих объятиях и изведать вкус моих губ. Но мне милее всех был генерал, защищавший Ночной Цветок. Молодой, сильный, красивый. Благородный. Никто не был достоин стоять с ним рядом. Он поднялся из самых низов, из крестьян. Но своим умом и храбростью достиг высот, о которых другие могли лишь мечтать. Сам король даровал ему звание генерала. 

Я желала лишь его. Ему готова была отдать всю себя. Ночи и дни, ласки и сладость самых запретных наслаждений. Но он смотрел на меня с презрением и брезгливо отдергивал руку, когда я пыталась к нему прикоснуться. Ненароком. Делая вид, что это случайно. 

Но все стало иначе, когда из столицы приехал его друг. Красивый, пресыщенный развлечениями и искушенный. Он вел себя так, будто мы все — грязь под его ногами. Его излюбленным местом был Дом Услады. Он проводил там все свободное время, но никогда не выбирал меня. 

А потом все изменилось. Он признался, что я ему нравлюсь и он будет меня добиваться. Добиваться, как молодой господин добивается уважаемую госпожу. Он не давал мне прохода. Дарил подарки. Читал стихи. Приглашал на свидания и устраивал сюрпризы. Я начала влюбляться. 

Пока однажды генерал не напился и не пришел ко мне. Это случилось после кровавого сражения, в котором полегло много его воинов. Он был раздавлен. 

И он явился в Дом Услады. Пьяный и сломленный. Он признался, что давно любит меня. Но мое ремесло не дает ему возможности ухаживать за мной. Ведь брак с сароен обесчестит его и все его попытки обеспечить будущее его семьи. Матери и сестер. Он сказал, что все, что может предложить мне, — лишь тайные встречи. 

Что я могла сказать? Мои чувства метались, как стебли осоки под бесчувственными порывами ветра. Еще несколько недель назад я благодарила бы богов за то, что услышали мои молитвы. Но теперь… Теперь я, кажется, любила обоих. И выбрать одного среди них, двух друзей, не могла. 

Его друг явился в ту же ночь и застал наш разговор. Я раскрыла свои чувства, признавшись, что не могу выбрать. Они оба стали для меня безумно дороги. 

Шли дни, а я не могла определиться. И однажды… они предложили, раз я не могу выбрать одного из них, то могу любить обоих. 

Я согласилась. Я познала вдвое больше счастья, деля свою душу и тело на двоих. Мы втроем купались в любви и безмятежности. 

Но нас убили. Сожгли. 

Мы предавались сладкой любви, когда враг поджег мои покои. Я умерла почти сразу и не видела, что стало с моими возлюбленными. Мы разлучены навеки. 

Но моя душа не будет знать покоя, пока не найдет того, кто убил моих возлюбленных и меня. Каждое мгновение я молю о мести. 

Моя измученная душа жаждет покарать тех, кто сотворил это деяние. Я готова служить любому из богов. И я буду ждать того, кто услышит мои мольбы и придет на зов. 

Отныне я — верная слуга Короля Смерти».

По телу прошел ледяной озноб. Слуга Короля Смерти? Боги, неужели ее сумасшедший отец был прав, и они существуют?

Окоченевшими от холода пальцами Катарина коснулась гаснущих букв и тихо прошептала:

— Если ты служишь кому-то во дворце — быть беде. 

— Она будет служить вам, моя госпожа. Если вы захотите. 

Катарина вздрогнула и резко обернулась.

Напротив нее стоял… юноша. Наверное. Ему могло быть и два десятка лет, и три, и даже больше. Она так не ожидала увидеть здесь кого-то еще, что даже не сразу осознала грозящую опасность. Он видел ее. Ее настоящую. Женщину. 

Его лицо не походило на лица жителей Ванжана. Он был похож на нее и Дайске — обычных уроженцев Далеких Королевств. Хотя, нет. Каким угодно, но обычным он не был. 

Очень красивый. Невероятно. Белоснежная фарфоровая кожа. Пронзительный сиреневый взгляд и бледно-розовые губы. 

На его высоком лбу блестела черная шелковая лента с серебряным украшением в центре. Один из иероглифов Мертвой Алхимии. Но какой именно, Катарина не знала. 

Полупрозрачные одежды незнакомца дрожали на ветру. На нем были лишь просторные штаны и свободный халат. Ничем не прикрытая широкая грудь с литыми мышцами казалась идеальной — широкой, мощной и крепкой. И все же… он не мог тягаться с Ван Лином. 

От осознания того, что даже сейчас она не может удержать свои наивные чувства и мысли, Катарину начало трясти. Она сравнивала незнакомца, который вполне возможно собирался ее убить, с королевским посланником и понимала… понимала, что совершенный, идеально выточенный из белого мрамора и черной туши незнакомец уступал Ван Лину во всем. 

Кожа посланника не была такой мертвенно бледной, а волосы казались еще длиннее и гуще, чем даже бесконечные на вид развивающиеся пряди незнакомца. Карие глаза Лина были почти черными, утягивая в бездну порока и разврата, куда Катарина мечтала нырнуть с головой и куда сегодня так опрометчиво окунулась, позабыв обо всем. Сиреневый же взгляд незнакомца был неживым и неестественным. Его губы и в половину не выглядели такими же мягкими, как у посланника. И хотя на них не было ни одной трещинки, в отличии от обветренных губ Ван Лина, именно губы посланника Катарина готова была поглощать часами. Целовать, кусать, облизывать. Пожирать и насыщаться до пьяного невменяемого состояния. 

И сам незнакомец… Да, широкоплечий. Но безволосая грудь выглядела больше юношеской, чем мужской. Да, высокий. Но больше кажущийся долговязым.