Я увидел перед собой деревья – совсем неподалеку. Но не отреагировал. Это ведь просто мираж: стоит моргнуть пару раз, и все исчезнет.

Но деревья никуда не исчезли. Напротив, разрослись перед моими глазами в целую рощу. Роща на краю какого-то островка, что лежал немногим выше уровня моря. Я приподнялся. Я по-прежнему не верил своим глазам. Но не мог удержаться от искушения полюбоваться такой первоклассной иллюзией. Какие прекрасные деревья! В жизни не видел ничего подобного. Бледная кора, симметрично расположенные ветви и пышная на удивление листва. Листья ослепительно зеленые – зелень яркая, как изумруд; рядом с ней даже буйная растительность в сезон муссонов показалась бы тускло-оливковой.

Я нарочно сморгнул: пусть мои веки станут лесорубами. Но деревья не рухнули.

Я перевел взгляд ниже. И вздохнул – разочарованно, хоть и с удовольствием. На острове не было почвы. Не то чтобы деревья стояли прямо в воде. Но они поднимались из какой-то плотной зеленой гущи, такой же яркой, как листва на ветвях. Где это слыхано, чтобы на суше не было почвы? Где это видано, чтобы деревья росли прямо из растительной массы? Столь причудливая геологическая конструкция доставила мне удовольствие: ведь она подтверждала, что я прав, что остров этот – не более чем химера, игра воображения. Но с другой стороны, я не мог удержаться от разочарования: ведь остров – какой угодно, сколь угодно странный – пришелся бы как нельзя кстати.

Но поскольку деревья все стояли себе и стояли, я продолжал их рассматривать. Зелень так ласкала глаз после всей этой бесконечной синевы. Зеленый – такой хороший цвет. Цвет ислама. Мой любимый цвет.

Течение мягко подталкивало шлюпку все ближе и ближе к берегу миража. А впрочем, что это за берег – ни песка, ни гальки, ни даже прибоя, потому что волны, накатывавшие на островок, не разбивались ни обо что, а просто исчезали в пористой массе зелени. От кряжа, высившегося ярдах в трехстах от береговой линии, островок полого спускался вниз и еще ярдов на сорок тянулся под водой, а там круто обрывался куда-то в бездну Тихого океана – самым маленьким в мире континентальным шельфом.

Я уже начал привыкать к этому обману чувств. Чтобы мираж продержался подольше, я старался на нем не сосредоточиваться и, когда шлюпка ткнулась в островок, даже не шевельнулся – только продолжал мечтать. Островок, казалось, был соткан из перепутанной, плотно переплетенной массы трубчатых стеблей не толще двух пальцев в диаметре. Что за диковинный остров, подумал я.

Несколько минут спустя я подполз к борту. «Присматривайтесь к зеленому цвету», – говорилось в инструкции по спасению. Что ж, вот она, зелень. Хлорофилловый рай. Зелень – ярче не бывает: куда там пищевым красителям и неоновым огням. Такой зеленью недолго и допьяна упиться. «В конечном счете твердую землю вы почувствуете только ногой», – значилось далее в инструкции. До островка и было ногой подать. Шагнуть – и разочароваться – или не шагнуть, вот в чем был вопрос.

Я решил шагнуть. Для начала огляделся – нет ли акул. Акул не было. Я перекатился на живот и, держась за брезент, медленно перекинул ногу через борт. Ступня коснулась воды. Приятная прохлада. Остров лежал чуть дальше, мерцая в воде. Я вытянул ногу. Я был готов к тому, что мыльный пузырь миража лопнет в любую секунду.

Он не лопнул. Моя ступня погрузилась в прозрачную воду и уперлась во что-то гибкое, пружинящее, как резина, но твердое. Я надавил сильнее. Мираж не сдавался. Я перенес на эту ногу вес тела. И не провалился. Но все равно не поверил.

В конечном счете я почувствовал твердую землю не ногой, а носом. Она воззвала к моему обонянию сочным и свежим, головокружительным запахом зелени. Я задохнулся. Месяц за месяцем одни только запахи соленой воды – и вдруг такой насыщенный, пьянящий растительный дух! Вот тогда я наконец поверил. Перед глазами у меня все поплыло, в голове помутилось. Вытянутая нога задрожала.

– Боже мой! Боже мой! – прохныкал я. И перевалился через борт.

Твердая земля в сочетании с прохладной водой обернулись для меня таким потрясением, что мне достало сил выкарабкаться на берег. Лепеча бессвязные хвалы Господу, я рухнул ничком у кромки воды.

Но долго я так не пролежал. Слишком уж я был возбужден. Я попытался подняться на ноги. Кровь отхлынула от головы. Земля заходила ходуном. Дурманящая чернота застлала глаза. Я чуть не упал в обморок. Но все-таки взял себя в руки. Какое-то время я только хватал воздух ртом – ни на что другое просто не было сил. Потом кое-как ухитрился сесть.

– Ричард Паркер! Земля! Земля! Мы спасены! – крикнул я.

Растительный запах был невероятно крепкий. А зелень – такая свежая и умиротворяющая, что сила и спокойствие буквально вливались в меня через глаза.

Что же это за странные трубчатые стебли, переплетшиеся в такую плотную сеть? Съедобны ли они? Ясное дело, это какие-то водоросли, но таких жестких водорослей я еще никогда не видел. На ощупь они были влажные и как будто довольно хрупкие. Я потянул за стебель. Он оказался волокнистым и разломился без особого сопротивления. В сечении он состоял из двух концентрических трубок: наружная стенка – ярко-зеленая – была влажной и чуть шероховатой, а внутренняя помещалась посередине между внешней стенкой и сердцевиной стебля. Сразу бросалась в глаза разница между двумя этими трубками, вложенными одна в другую: внутренняя была белой, а зелень внешней бледнела от краев к сердцевине. Я поднес водоросль к носу. Ничем особенным она не пахла – не считая все того же растительного запаха. Я лизнул ее. Сердце мое взволнованно забилось. Влага, покрывавшая стебель, была пресной!

Я впился в него зубами. И снова был потрясен – только на сей раз не запахом, а вкусом. Внутренняя трубка оказалась горько-соленой, однако внешняя – не просто съедобной, а восхитительной. Язык мой затрепетал, словно палец, перелистывающий страницы словаря в поисках давно забытого слова. И когда оно нашлось, я зажмурился от удовольствия, вслушиваясь в то, как это звучит. Сладость. Не просто вкуснота, а настоящая сахарная сладость. Черепахи и рыбы бывают на вкус самые разные, какие угодно, но только не сахарные. До этой водоросли далеко было даже соку здешних канадских кленов – такое она доставила мне наслаждение своей тонкой сладостью. А по консистенции я сравнил бы ее разве что с водяным орехом.

Пересохший рот мгновенно заполнился слюной. Постанывая от удовольствия, я бросился рвать водоросли целыми пригоршнями. Внешние трубки легко отделялись от внутренних. Я принялся набивать рот сладкими оболочками стеблей. Я запихивал их за щеки обеими руками, чуть не насильно. Ну и работенку я задал своим челюстям – от такого они давным-давно отвыкли! Я объедался, пока не вырыл вокруг себя настоящий ров.

Футах в двухстах от меня высилось одинокое дерево. Единственное дерево на всем склоне, тянувшемся от кряжа, до которого, казалось, было очень далеко. Я сказал кряжа? Боюсь, так у вас сложится неверное впечатление о крутизне подъема. Остров, как я уже говорил, лежал очень низко над уровнем моря. Склон поднимался футов на пятьдесят-шестьдесят, не выше. Но в тогдашнем моем состоянии даже этот пологий пригорок казался неприступной горой. Дерево было куда заманчивей. Я приметил, что можно укрыться в его тени. И еще раз попробовал подняться. Но голова закружилась, и я не удержал равновесия, так что удалось только встать на четвереньки. Я все равно не смог бы сделать ни шагу, даже если бы устоял, – в ногах совсем не осталось сил. Зато силы воли было не занимать. Я решил добраться до дерева во что бы то ни стало. И пополз туда – сначала на четвереньках, потом на животе, кое-как перекатываясь и подтягиваясь руками.