– Меня такой ответ не устраивает. Если нет, так и скажите. Если вы сердитесь, я извинюсь и забудем обо всем.

– Я переговорю с мужем. Видите ли, наша семья отличается от других. Мой муж скажет «да», я уверена.

– Ха!

– Предоставьте это мне. Конечно, – сказала госпожа Кабураги деловым и, следовательно, неуважительным тоном, – за это вам нужно будет заплатить мне двадцать процентов от комиссионных, которые вы получите.

Глаза Нодзаки округлились. Он самоуверенно посмотрел на нее. Затем сказал:

– Хорошо. Вы в деле.

В тот же вечер госпожа Кабураги откровенно поведала Нобутаке о деловых переговорах, которые вела днем. Он слушал с полузакрытыми глазами. Потом посмотрел на жену и что-то буркнул. Такое непостижимое малодушие с его стороны повергло её в гнев. Он с восхищением смотрел на сердитое лицо жены, а потом спросил:

– Ты злишься, потому что я не останавливаю тебя?

– О чем это ты сейчас?

Госпожа Кабураги прекрасно знала, что её муж не будет чинить препятствия её планам. И не правда, что она надеялась где-то в глубине души, что он расстроится и станет возражать. Причиной гнева была лишь презренная глупость её мужа.

Будет ли он на её стороне или встанет у неё на пути, ровным счетом ничего не значило. Она уже приняла решение. Как раз в это время она желала с покорностью, которая удивляла её саму, подтвердить странную связь, не дававшую ей уйти от своего так называемого мужа, ту неопределимую связь, которую она чувствовала нутром. Нобутака, который научился делать вид праздной чувствительности, когда находился в присутствии жены, упустил из виду эту её вполне благородную черту. Никогда не думай о плохом – вот характерная черта дворянства.

Нобутака Кабураги испугался. Его жена напоминала бомбу, готовую вот-вот взорваться. Потрудившись встать, он обнял её за плечи.

– Прошу прощения. Поступай как хочешь. Все в порядке.

С того времени госпожа Кабураги стала его презирать. Спустя два дня она поехала в Хаконэ с полковником. Контракт был подписан.

Возможно, потому, что она попалась в ловушку, которую помимо своей воли расставил ей Нобутака, презрение каким-то образом сделало госпожу Кабураги партнершей мужа по преступлению. Они двое теперь работали рука об руку. Чтобы завлечь ничего не подозревающих голубков, они расставляли силки шантажа. Сунсукэ Хиноки стал одной из их жертв.

Мужчины, занимающие высокие посты в оккупационной армии, которые вели дела с Нодзаки, один за другим становились любовниками госпожи Кабураги. Время от времени случались замены. Новые лица быстро вовлекались в игру. Нодзаки стал уважать её все больше и больше…

«Однако с тех пор, как я встретила тебя, – писала госпожа Кабураги, – мой мир полностью изменился. Я думала, что мои мышцы, мои поступки целиком подчиняются мне, но, как оказалось, они мне неподвластны, как всем обыкновенным людям. Ты был стеной, окружающей крепость, защищающей от войск варваров. Ты был возлюбленным, который никогда меня не полюбит. Поэтому я обожала тебя, я до сих пор обожаю тебя, как тогда.

Но должна сказать, что рядом с тобой есть еще одна Великая китайская стена – Кабураги. Когда я увидела вас, я поняла это. Вот почему я до сих пор не могу его бросить. Но Кабураги совсем не такой, как ты.

С тех пор, как я повстречала тебя, я оставила все своё притворное распутство. Как меня уговаривали и обхаживали Нодзаки с Кабураги, стараясь заставить изменить решение, ты и представить не можешь. Все равно до определенного момента я жила, не слушая их. Поскольку ценность для Кабураги – это я, Нодзаки задержал выплату его ежемесячного жалованья. Кабураги умолял меня. В конце концов я уступила, поклявшись, что это будет в последний раз, и снова изображала распутницу. Если я скажу, что была провидицей, полагаю, ты будешь смеяться. Когда я вернулась с документом, я случайно увидела это.

Я собрала всего несколько драгоценностей и уехала в Киото. Я продам их, чтобы какое-то время просуществовать, и найду себе приличную работу. К счастью, моя тетка сказала мне, что я могу оставаться здесь сколько пожелаю.

Без меня, возможно, Кабураги потеряет свою работу. Нельзя прожить на жалкие гроши, которые он получает с этой школы шитья.

Несколько ночей кряду я мечтала о тебе. Мне действительно хочется увидеться с тобой. Однако до поры до времени лучше этого не делать.

Я не пытаюсь указывать тебе, как поступить, когда ты будешь читать это письмо. Я не буду говорить: «Люби Кабураги дальше», я не скажу: «Брось его и полюби меня». Я хочу, чтобы ты был свободен. Ты должен быть свободным. Как я могу желать, чтобы ты принадлежал мне? Это все равно что желать, чтобы синее небо принадлежало мне одной. Единственное, что я могу сказать, что я обожаю тебя. Если ты когда-нибудь приедешь в Киото, обязательно побывай в Сисигатани. Храм располагается сразу к северу от мисасаги – гробницы императора Рэйдзэй».

Юити закончил читать письмо. Насмешливая улыбка сошла с его губ. Совершенно неожиданно для себя он был тронут.

Он получил письмо, когда пришёл домой в три часа пополудни. После того как он прочел его, он перечитал важные абзацы. Кровь прилила к его лицу. Время от времени у него непроизвольно дрожала рука.

В первую очередь – и к большому своему огорчению – Юити был тронут собственной чувствительностью. Он понял, как мало воли было в его чувствах. Сердце громко стучало, словно сердце больного, поправляющегося от серьезной болезни: «Я могу чувствовать!»

Юити прижал письмо к разгоряченному лицу. В этом припадке сумасшествия он находил исступленный восторг. Пьянее, чем если бы он пил сакэ, он был пьян от упоения. В то же время он ощутил, что внутри него заговорило чувство, которого он до сих пор в себе не замечал. Он уподобился философу, который, прежде чем написать трактат, с удовольствием курит сигарету; он смаковал, намеренно откладывая открытие этого чувства.

На его письменном столе стояли часы, оставшиеся от отца. Он напряг слух, чтобы услышать перекличку ударов своего сердца и тиканья часов. У него была дурная привычка смотреть на эти часы, когда он сталкивался с новым чувством. Он ждал, как долго оно продлится, и не важно, сколь радостно было это ощущение, – когда оно уходило, до того, как пройдет пять минут, он чувствовал странное облегчение.

Юити в ужасе закрыл глаза. Лицо госпожи Кабураги стояло перед ним. Это было поистине ясное видение, каждая линия словно выгравирована на металле: глаза, нос, губы – каждая черточка была отчетливой. Разве он не тот самый Юити, который в поезде с Ясуко, когда они совершали свадебное путешествие, не мог нарисовать её лицо в уме? Ясность его воспоминания по большей части была вызвана желанием, просыпающимся в нём. Лицо госпожи Кабураги, каким оно всплывало в его памяти, было поистине красивым. Он признался себе, что никогда в жизни не видел такой красивой женщины.

Его глаза широко открылись. Позднее послеобеденное солнце освещало камелию в буйстве цветения в саду. Этому чувству, которое он намеренно обнаружил так поздно, Юити, целиком и полностью контролируя себя, дал имя. Так как одних только мыслей было недостаточно, он прошептал: «Я люблю её. Это, по крайней мере, не вызывает сомнений».