Инга откинула щеколду, в проём двери повеяло свежим воздухом.

– Тамара, – она постаралась, чтобы голос не дрожал, чтобы тон не был жалким, – Марат… ты сказала что-то про жену. Хотела позлить меня?

Костецкая усмехнулась:

– Он уехал к жене в Казань на десять дней. Она с детьми там живёт. А Марат – в Москве. К ним – наездами.

– С детьми?

– Два сына.

Инга кивнула, прикрыла дверь и пошла прочь, прижимая сумку с ноутбуком к груди.

* * *

Одна мысль билась в голове: хорошо, что Катя в Хорватии с отцом. Хорошо, что Катя в Хорватии с отцом.

Квартира выглядела так, будто в неё запустили голодных хищников из московского зоопарка, которые изгрызли всю мебель и растерзали содержимое шкафов. Кирилл уже был на месте. Рядом с ним стоял взволнованный Дэн.

– Ко мне Манкирова пришла на стрижку, я как раз открывал ей, когда увидел мужика у твоей двери. Страшный такой, настоящий Квазимодо. Я сразу напрягся, эсэмэску тебе кинул, но ты меня проигнорила, подруга.

Инга пробиралась к письменному столу, мысленно оценивая урон.

– Взлом показательно-воспитательный, – сказал Архаров.

– Фен выключил, слышу: звуки-то стрёмные. Будто кто обои от стен отдирает, – продолжал Дэн.

– Белова, глянь, что пропало, – попросил Кирилл.

– Что тут глядеть. – Инга пнула ногой распоротую диванную подушку. – Это точно был Мангуст. Телохранитель Петряева. – Она подошла к столу, поворошила бумаги. – Пропали часы, я по дурости оставила их прямо тут.

– Часы?

– Patek Philippe, модель 1998 года. Ремень из тёмной кожи, вокруг циферблата золотой ободок. На задней части гравировка: толстощёкий китаец с острой бородой. Мне их вчера отдал Арег перед самой смертью. Мы даже не можем объявить их в розыск. Потому что это часы Петряева, Кирилл. А ещё Мангуст искал одну флешку, но не нашёл. Если бы ты приехал ко мне на маскарад, ты бы не задавал сейчас свои тупые вопросы.

– Что на флешке и где она? – Кирилл не обратил внимания на её выпад.

– Я отдала её Тамаре Костецкой.

Инга села на разодранный диван. Она оглядела комнату, и ей вдруг стало так жалко свою квартиру и себя – как будто кто-то вскрыл ей грудную клетку и перевернул всё вверх дном, и вот она теперь сидит тут и смотрит на свои раскуроченные внутренности.

Он уехал в Казань к жене, она с детьми там живёт.

Инга поняла, что сейчас заплачет,

два сына

закрыла глаза и продолжила спокойным голосом:

– Только она имеет право распоряжаться этой информацией.

– Анатоль, это абсурд – отказываться от такого предложения! – За завтраком Леонора продолжала давить.

– О чём ты говоришь? – Вертман устало помешивал в чашке. – Я занимаюсь наукой, а производство – не моё дело.

– Да какая разница? Ты же всё равно продолжишь работать в своей лаборатории? Петряев же не собирается её закрывать.

– Ты что, не понимаешь разницы между наукой и производством? Это как разница между архитектором и прорабом… так тебе понятней?

– Но ведь денег больше!

– Я всё сказал. Где Мариам, Нунэ?

– У себя. – Нунэ замялась. – Анатолий Ефимович, извините, я хотела с вами поговорить. Я убирала постель Мариам – она вся в волосах, на подушке – кровь…

– Нунэ! Зачем втягивать в эти дела Анатоля? – вскинулась Леонора. – У Мариам переходный возраст, такое часто бывает. Что за драма на пустом месте? Я за всем слежу. Позови её, завтрак готов. Анатоль, во сколько ты едешь? Подавать машину?

– Я звала, она не хочет есть, – сказала Нунэ. И совсем тихо добавила: – Сказала, что платье, которое вы ей привезли, оказалось мало. Заперлась в ванной.

– Я поговорю. – Вертман направился к лестнице.

– Не потакай ей, Толя! – Леонора остановила его окриком. – Посидит и выйдет. Ничего страшного. У тебя работа. Подумай, о чём я говорила, и езжай. Ты опаздываешь.

– Да, да. – Он торопливо допил кофе, схватил портфель. – Поговорю вечером.

Машина, мягко огибая повороты, выехала на Сколковское шоссе. Позади остались корпуса новой бизнес-школы – на остеклённом цилиндре хаотично лежали гигантские блоки научных корпусов. Вертман открыл папку с результатами из лаборатории. Глубоко в портфеле завибрировал телефон. Женя Холодивкер.

– Почему не отвечаешь? – резко спросила она. – Звоню, звоню!

– Извини, дома всегда отключаю громкость, не слышал. Как дела, Жень?

– Опиши состояние Мариам.

– Вечером была нормальная. Почему ты спрашиваешь?

– Ты сейчас где?

– На работу еду.

– Срочно поворачивай и дуй домой! Оттуда мне по скайпу, чтобы я увидела её.

– Подожди, я не могу. Что за паника на пустом месте? У меня срочные…

– Толя, послушай! Твоя дочь принимает опасный для жизни БАД.

Вертман молчал.

– Колёса для похудения на основе твоего Витазидона. Похоже на его дженерик. Но сварено на левой коленке, неизвестно где и кем. Ты слышишь меня? Субстанция несомненно твоя, только замешана черт-те с чем – вся фармакология сломана, имеет наркотический эффект. Как долго она его принимает?

– Утечка моей молекулы невозможна. – Вертман сжал в руках телефон. – С чего ты решила, что это Витазидон?

– Ты не о том сейчас. Кровь из носа идёт? Волосы лезут? Цвет ногтей?

– Разворачиваемся! – крикнул Вертман водителю.

* * *

Мариам лежала на полу комнаты. Нунэ со стаканом воды склонилась над ней. Вертман нащупал пульс.

– Что с ней, Толя? – Леонора зажала рот. – Она жива?

– Помогите мне. – Вертман под руки посадил побелевшую Мариам. – Держи так.

– Я не могу, не могу! – Леонора стояла, окаменев.

– Замолчи и делай, что я говорю. Ей срочно нужно промывание. Держите вы её, Нунэ. – Он тянул дочь за руку. – Держите!

Нунэ села на колени рядом с Мариам, положила голову себе на грудь, обняла за пояс руками.

– Милая моя, всё будет хорошо, – сказала ей на ухо.

И вдруг, будто опровергая её слова, по телу Мариам пробежал волной спазм – ноги согнулись в коленях, пальцы рук скрутило, как птичьи лапы, девочка откинулась назад, подставляя Нуне лицо с закатившимися глазами.

– Толя, – шептала себе в ладони Леонора, – нужно вызвать «Скорую», ты не справишься.

Вертман сделал укол.

– Я ввёл адреналин, должно снять приступ. Нунэ, помогайте. – Он осторожным движением разжал рот и ввёл зонд в горло Мариам, та захрипела. – Вертикально! – Через воронку начал заливать воду. Ещё через несколько мгновений вода мелкими фонтанчиками потекла отовсюду – из носа, изо рта. Между рвотными позывами девочка откашливалась.