— Разве это не здорово? — пробормотала Френки с заднего сиденья. — Я получила огромное удовольствие.

Я была рада услышать эти слова. Я так устала за день, что не чувствовала под собой ног. Кроме того, я замерзла. Гай велел открыть все окна в машине — он боялся, что кому-нибудь снова станет плохо. Френки показала, где припарковать машину. Я поплелась вслед за детьми к домику из рифленого железа с круглой крышей. В призрачном лунном свете дом выглядел настоящей развалиной. Горы мусора, включая старую чугунную ванну и ржавый остов кровати, высились перед входом. Я постучала в дверь.

— Проваливай, кто бы ты ни был! — ответил хриплый женский голос. — Или получишь по шее.

— Это мы, мама! — закричала Френки и отворила дверь.

Ужасный запах немытого тела, сырости и нечистот ударил в нос.

— Кто это с тобой? — завизжала женщина. — Мы никого не звали в гости и никого не ждем. Мне нехорошо, и я не желаю, чтобы меня беспокоили.

— Не волнуйтесь. Все в порядке. Я пришла узнать, не смогу ли чем-нибудь помочь.

В комнате было настолько темно, что я почти ничего не видела. В углу мне удалось разглядеть несколько пеленок, которые сушились над плитой.

— Нам не нужна ничья помощь. Проваливай, или я швырну в тебя ботинком!

Я увидела фигуру женщины с растрепанными волосами. Она угрожающе замахнулась.

— Мы принесли вам ужин, — пробормотала я и сделала шаг вперед, чтобы поставить на стол пакеты с едой.

В воздухе что-то мелькнуло и больно ударило меня в бровь. Мать обласканных мною детей таки швырнула тяжелый ботинок.

— Ты ничего не поняла, мам! Она моя лучшая в мире подруга, а ты обидела ее, — заплакала Френки. — О, Фредди, у тебя идет кровь!

— Ничего страшного. — Я отдала пакеты Уиллу, который стоял в дверном проеме с широко раскрытым ртом. — Объясни маме, что все в порядке. Не беспокойся, Френки, увидимся завтра.

Второй ботинок настиг меня, когда я, развернувшись, уже выходила из дома. Я побежала по тропинке к «ленд роверу».

— Вижу, что тебе не оказали радушный прием, — спокойно сказал Гай и выжал сцепление. — Но я не удивлен. Теперь ты знаешь, что чувствуют миссионеры, когда их благие намерения вызывают откровенную враждебность. Возможно, в будущем ты не станешь тратить время, пытаясь помочь несчастным заброшенным детишкам, и обратишь внимание на молодых мужчин, которые заслужили некоторую благодарность. Давай вернемся и откроем шампанское.

— Я сама решу, на что мне тратить время. Меня больше беспокоит голова, — сказала я и прижала руку ко лбу. Что-то теплое и влажное сочилось между пальцами.

— Мой бог, ты ранена! — воскликнул Гай, когда увидел меня при свете фонарей в Заброшенном Коттедже. — Чертова мамаша. Сиди спокойно, я принесу полотенце.

Когда Гай увидел, что из моего затылка также сочится кровь, то предложил вызвать полицию.

— Нет, нам не следует это делать. Я сама во всем виновата. Несчастная женщина чувствует себя абсолютно беспомощной. Тебе стоило посмотреть на их жуткое жилище. — Внезапно я разрыдалась. — О, не обращай внимания. Я просто ужасно устала, а голова раскалывается от боли.

Гай постарался успокоить меня, прижал мокрое полотенце к ранам и подал бокал шампанского. Затем присел на диване рядом и взял меня за руку. Несколько минут мы сидели молча. Я чувствовала, что мне становится легче на душе.

— Как поживают твои коровы?

— Коровы?

— Те, которых ты собирался продавать.

— Пошли беспрекословно, как ягнята, на убой.

Слова Гая разрушили хрупкую гармонию.

— Скажи, в тот день, когда мы обедали у Диконов, «ленд ровер» не ломался? Ты придумал поломку, чтобы заставить меня остаться?

Гай улыбнулся, вытащил сигарету и зажег ее.

— Ты и теперь сожалеешь о случившемся?

— Ты вел себя возмутительно!

Гай выдохнул колечко дыма и улыбнулся еще шире. Его совершенно не волновало, что другие думают о его поступках. Бранить его не имело смысла. Кроме того, в итоге я была ему благодарна за результат, хотя и не одобряла методов, с помощью которых он этого результата добился.

— Больше всего мне нравится в этом месте то, что реальный мир с его проблемами, ужасами и жестокостью кажется очень далеким. Конечно, я становлюсь старше, время течет, но ничто не напоминает мне об этом. Ощущение давления общества, стремление к успеху, неотложные дела — все, что тяготило меня в Лондоне, ушло навсегда.

— На самом деле? А меня, наоборот преследуют странные мысли. Если я не получу вознаграждение сейчас, на этом самом месте, то не отвечаю за последствия. — Гай взял меня за подбородок и повернул мое лицо к себе. Я отвела его руку и встала.

— Спасибо за все, что ты для меня сделал. А сейчас я собираюсь лечь в постель. Одна.

Гай пристально посмотрел на меня. В его взгляде, как мне показалось, промелькнул гнев.

— Я начинаю привыкать к роли няньки. Не хотелось бы домогаться кого-то, чересчур ослабленного физически и духовно, но я хочу, очень хочу… Как бы это выразиться помягче… Переспать с тобой. Мне кажется, что сама идея не слишком отталкивает тебя. Я не имею ничего против, когда девушка нервничает и немного ломается, но мне надоело видеть угрюмую тень Алекса в твоих глазах каждый раз, когда я пытаюсь тебя поцеловать.

— Мне очень жаль. Я не хотела бы напрасно обнадеживать тебя. Ты был необычайно внимателен, и я хочу, очень хочу… О черт, это невозможно! Я еще не готова к любовным отношениям. Мне еще предстоит разобраться в себе, в своих чувствах. То, что я натворила, непростительно. Я ранила Алекса, ему теперь так больно! Разве ты этого не понимаешь?

Гай вскочил на ноги. Сейчас трудно было ошибиться — он был разъярен.

— Дай мне знать, если изменишь свое решение. Ты должна поскорее найти ответы на все вопросы, Фредди. Ты очень мила, но рано или поздно твои потуги обрести душевный покой станут раздражать. Все это ужасно скучно. Спокойной ночи!

— Ты хочешь сказать, что задумалась над словами Гая? — сурово спросила Прим двадцать четыре часа спустя.

Мы уютно устроились у огня и допивали шампанское. Перед этим мы благополучно проводили детей домой. Прим зашла проведать меня и принесла полдюжины яиц в подарок. Она осталась, чтобы помочь приготовить ужин. Ужин прошел более спокойно, чем накануне. Мне уже не приходилось так напрягаться. У Прим не хватало опыта общения с детьми, так же как и у меня, но она была гораздо строже. Уилл охотнее выполнял ее распоряжения.

— Я подумала, что, возможно, в его словах есть смысл, — ответила я. — Пожалуй, я даже уверена, что он прав. Я стала до отвращения эгоистичной. Меня не интересует ничего, кроме собственных переживаний. Я навожу смертельную тоску на всех, кто хоть однажды терпеливо согласился выслушать мою историю. Как будто мои переживания имеют значение для кого-то, кроме меня. Мне было ужасно больно, словно меня ранили в самое сердце. Кроме того, я буду тосковать о нем. После того как он ушел, я подумала: «О черт, зачем я прогнала его, ведь он мне нравится!»