Игната охватила такая ярость вперемежку с болью, что в спальне он тупо упал на кровать и закрыл лицо руками. Слышала бы это мать! Знала бы она!.. Вот дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!..

Ему хотелось повторять это слово бесконечно под тяжелый бит музыки. Оно идеально описывало его жизнь.

Когда Ярослава вломилась в его комнату, он рассматривал фото сестры. И не захотел, чтобы она увидела ее. Не Ярослава Катю, а Катя Ярославу. Ему невыносима была мысль, что сестренка узнает о своей замене. И с незваной гостьей он разговаривал, держа за спиной руку. А в каждом его слове сквозила ненависть, обида и злость — на отца.

Ей не стоило врываться на его территорию. Она чужая. И всегда ею останется. Как бы сильно его к ней не тянуло. Как бы сильно он не хотел переспать с ней. Как бы сильно не мечтал, чтобы она шептала его имя, захлебываясь от наслаждения под ним.

Мысли о близости с Ярославой пронзили Игнат новыми прозрачными пулями — изрешетили все сердце. Ее запах, ее голос, ее касания… Он слишком сильно желал всего этого. До безумия. Но Игнат почти тут же устыдился — словно сестра, чье фото он сжимал, могла это услышать. И он ударил себя по щеке. С силой. Оставив слабый розовый след.

А затем взглянул на фотографию. На ней была изображена худенькая, почти изнеможденная девочка в теплой кофте и красной трикотажной шапочке. Она улыбалась, несмотря ни на что.

Фото было сделано на Катином дне рождении, за четыре месяца до смерти. Они с отцом приехали в больницу, где Катя лежала с матерью, принесли подарки, цветы, огромный торт. Только Катя не могла есть — ее ужасно тошнило. И торт раздали мед персоналу и другим детям. Детей в отделении было много — до этого Игнат и не знал, сколько детей, как и его сестра, больны онкологией. Отец, наверное, тоже не знал до того, как с Катей не случилась беда. А когда понял, стал привозить подарки — и дочери, и другим детям. После ее смерти основал благотворительный фонд и назвал Катиным именем. Только об этом почти никто не знал, отец на таких вещах не пиарился, и за это Игнат всегда его уважал. Возможно, это было единственное, за что он уважал его сейчас.

К нему зашел отец, попытался поговорить с ним, но разговора не вышло, и тогда он просто ушел, сухо попросив Игната быть вежливым с Леной и Ярославой. И добавил, что это в его, Игната, интересах. Вид отца разозлил парня еще больше — ему вдруг стало душно в этом огромном, но таком чужом доме. Поддавшись порыву, он оделся, взял телефон и карту, ради бабла на которой ему пришлось согласиться на условия отца и переехать в этот дом. Вышел из комнаты и направился к лестнице.

На первом этаже он заметил, что из гостиной льется тусклый свет — словно так включено не верхнее освещение, а бра или подсветка. Думая, что в гостиной находится отец, Игнат заглянул в нее, но тут же понял, что ошибся. В гостиной была Ярослава, одетая в простую футболку и шорты. Она сидела в кресле рядом с камином, безвольно опустив руку и склонив голову набок. На полу лежала упавшая книга.

На мгновение Игнату стало плохо — он вдруг решил, что Ярославе плохо. И его накрыло флешбэком из недавнего прошлого, когда он нашел мать в бессознательном состоянии. Он в одно мгновение оказался рядом с девушкой и тут же с облегчением понял — она просто уснула. Игнат слышал ее тихое дыхание и видел, как мерно вздымается грудь. Кажется, на этот раз девушка была без лифчика, и Игната буквально скрутило желанием узнать это точно — всего лишь нужно дотронуться до Ярославы. Провести рукой по плечу, и тогда он точно поймет, есть ли под тонким белым хлопком бретелька или нет.

Хотя… Девять из десяти, что нет.

С трудом отведя взгляд от груди, он поднял книгу, положил на столик рядом. Потом выключил работающий кондиционер, из-за которого в гостиной стало прохладно. Взял лежащий рядом плед и укрыл обнаженные ноги Ярославы. Зачем он это сделал, Игнат и сам не понял — просто поддался порыву.

Он хотел уйти, когда Ярослава что-то пробормотала во сне, и парень остановился, впервые так долго и пристально рассматривая ее красивое девичье лицо, на которое падала тень. Тонкое, нежное, чуть удлиненное, с высоким лбом. Обрамленное светлыми волосами, которое волнами падали на хрупкие плечи. Чуть приоткрытые чувственные губы — на верхней линии четкое углубление посредине, Игнату вспомнилось, как кто-то из девчонок называл ее «аркой купидона». Ему нравились такие губы — так и хотелось поцеловать их. Брови вразлет, пушистые светлые ресницы. И кожа тоже светлая, но теплого сияющего оттенка. На руках видны тонкие вены — не выступающие, как у него или у других парней, а глубокие, просвечивающие сквозь кожу, не тронутую загаром.

Невольно любуясь девушкой, Игнат вспомнил, что в их первую встречу она показалась ему кристально чистой, словно ангел. И вспомнил запах ее тела — хрустальная чистота с легким землянично-медовым аккордом. Ему хотелось обнять Ярославу, но он тут же попятился, понимая, что не может сделать этого. И вообще, на самом деле никакой она не ангел, а ведьма.

И снова ее презрительные слова ударили его под дых.

Кинув на Ярославу последний взгляд, Игнат ушел, твердо решив про себя, что никогда больше не коснется ее.

Он вышел из особняка, который казался ему красивой тюрьмой с подсветкой, завел машину и помчался на другой конец города по пустой дороге. Несколько раз ему звонила Алекса, но он не хотел с ней разговаривать. Не было настроения. А когда у него не было настроения, Игнат мог и нахамить случайно. Только вот Алексе хамить ему не хотелось — она казалась ему слишком милой для этого. Алекса не заслужила такого отношения.

Скорость и громкая музыка, которую Игнат по обыкновению включил, немного отвлекли его от тяжелых мыслей. Он ехал к Сержу домой, даже не предупредив его об этом. Открыл своим ключом дверь его квартиры и вошел. Внутри царила полутьма — лишь из гостиной падали тусклые оранжевые отсветы. Играла