спальню, и я слышала, как она кричит. Когда он утаскивал ее, она всегда кричала. А я пряталась под кроватью и зажимала уши, чтобы не слышать.

И просила старшего брата помочь. Брата, которого у меня никогда не было. И не будет.

— На следующий день он просил у нее прощения. Умолял не бросать. Обещал, что это не повториться. Но это повторялось несколько раз в месяц. Он словно становился одержимым. Поэтому… Поэтому не говори, что ты плохой отец, — продолжала я. — Ты замечательный. Правда.

— Тебе было страшно, — тихо сказал Костя.

Я кивнула и отвернулась, снова чувствуя слезы. Боже, отчим решит, что я плакса.

Мне было очень страшно. И сейчас — тоже.

— Он больше тебя не тронет. Никогда. Обещаю.

Отчим коснулся моей руки и осторожно похлопал меня по ней. Я благодарно ему улыбнулась.

— Знаю от твоей мамы, что этот скот издевался над вами. И вы сбежали, когда он взялся за нож. Встретил бы — оторвал бы у подонка все, что висит. — В его голосе проскользнула сталь. — Только обещание, которое я дал, не позволяет найти его и прибить. Ярослава, девочка моя, я тебе отца, может, и не заменю, но оберегать буду, как родную дочь. Поняла?

На глаза снова навернулись слезы. Иметь такого отца, как Костя, — это мечта. Игнат не понимает, как ему повезло.

— Спасибо, — прошептала я.

— Теперь все хорошо. Вы с мамой молодцы. Справились с этим. Просто забудь это, как страшный сон. И напиши книгу с этим… как его, вайбом, как у этого режиссера. Мия…

— Миядзаки. Хаяо Миядзаки.

— Точно. Напишешь и дашь прочитать. Договорились? — спросил Костя.

— Договорились, — кивнула я.

— Закрепим!

И мы дружески стукнулись кулаками. Теперь я точно сделаю это!

Поболтав еще немного — теперь уже на отстраненные темы, мы разошлись. Костя решил поработать немного в кабинете, а я отправилась в свою комнату. Рассказ отчима об умершей дочери тронул меня до глубины души. И я вдруг поняла, как больно было Игнату, когда произошла трагедия. Мне вдруг стало жаль его. И я подумала — не хочу войны с ним. Пойду и извинюсь за свои слова. Будем жить нейтрально, пока я не съеду обратно в квартиру мамы.

Наверное, так будет правильно.

Я в нерешительности остановилась у его двери. Тихонько постучала — но мне никто не ответил. Тогда я на свой страх и риск открыла дверь, и первое, что услышала, была негромкая приятная музыка.

— Игнат! — громко сказала я, не осмеливаясь проходить в саму комнату. — Ты здесь?

Музыка вдруг смолкла. Я услышала шаги. Спустя пару секунд передо мной появился разъяренный Елецкий. Он был в одних домашних штанах — без футболки, и я невольно уставилась на его плечи и ключицы. Также красиво, как на том фото. И мышцы на руках такие рельефные — в меру, но видно, что Елецкий качается. Жаль, что только мозг прокачать не может.

Почему мне так хочется коснуться его кожи? Пальцами, губами… Зарыться в его темные волосы, прижать ладонь к левой стороне груди, чтобы услышать стук сердца. Словно невзначай дотронуться до кубиков пресса и провести рукой ниже.

Так. Стоп. Стоп! Ты не имеешь права думать об этом! Ты не за этим пришла, идиотка!

Наваждение какое-то.

— Какого черта тебе нужно? — почти прорычал Игнат, пряча руку за спиной.

— Я хотела сказать, что…

— Мне плевать, что ты хотела сказать! Уходи! Прочь из моей комнаты!

— Но…

— Сказал же — уходи! И никогда не заходи сюда. Никогда, — разъяренно прошипел Игнат.

— Надо было закрываться, — ляпнула я, не понимая причины его злости. Он совсем рехнулся? Что за тупая агрессия?

— Надо было не лезть в чужую комнату! Запомни раз и навсегда — держись вместе со своей мамочкой подальше от меня. Иначе у вас обеих будут большие проблемы, — с ненавистью предупредил Игнат.

Дверь перед моим носом громко захлопнулась.

Я хотела ударить по ней кулаком — даже руку подняла, но не стала. Развернулась и пошла прочь.

Глава 42. Думать о ней — преступление

Едва дверь закрылась, Игнат прислонился спиной к стене и медленно поднял руку, которую прятал за спиной. Не хотел, чтобы Ярослава видела фотографию, которую он держал. Какого черта она вообще вломилась в его комнату?! Что от него хочет? Добить?! У нее почти получилось.

Мало того, что ее мать с видом полноправной хозяйки ходит по дому отца — дому, о котором мечтала его мать! Так еще и отец вдруг разоткровенничался с Ярославой — рассказал о младшей сестре, которой не стало. Он никогда не говорил о Кате с чужими. А Ярославе вдруг выложил все. Игнат случайно услышал их разговор, когда проходил мимо, возвращаясь в свою комнату. Это был второй разговор за день, свидетелем которого он стал волею судьбы.

Сначала Игнат услышал, с каким презрением Ярослава высказывает матери о том, что не хочет жить с ним под одной крышей. Это было унизительно. Его словно под дых ударили. Ведь это дом его отца, это его дом. Она тут никто! Но ведет себя, словно королева, хотя едва только переступила порог. Это он не хочет жить с ней! Это должен предъявлять отцу такие претензии! Но отец знает, чем его заткнуть. Бабками. И это тоже унизительно.

А потом Игнат услышал, как отец рассказывает об их Кате. Рассказывает так, словно эта Ярослава не чужая, а своя.

Своя.

Это слово стало прозрачной пулей, которая пронзила Игната насквозь. Нет. Она чужая, чужая, мать ваш! Вместе со своей мамочкой она вторглась в их жизнь и все разрушила.

«Ты очень напоминаешь мне Катю. Иногда смотрю на тебя и думаю — какой бы она была, моя Катя? Такого же роста? С такими же длинными волосами?..»

После этих слов отца Игнат, не выдержав, ушел. Отец видит в Ярославе их Катю? А может быть, решил, что она станет его