– Где?

– Да вон же, где место свободное, видишь? А на нем роза, перевязанная ленточкой.

– А-а. Ага. И что с того?

– Не знаю. Просто подумала: какая прелесть.

Я чувствовала, что у него всякая чепуха на уме и ему хочется уйти.

Немного погодя Виктор спросил:

– Ты как мыслила, что делать станешь, когда это место найдешь?

– Хочешь, чтоб я ответила, даже если знаю, что ответ тебе не понравится?

– Полагаю, что так. Ага.

– Думаю, была у меня такая мысль, что если Ричард узнает, что я направляюсь сюда, то бросит все и тоже сюда приедет. Только сейчас я на самом деле понимаю, что это было глупо с моей стороны. Но, во всяком случае, такова правда.

Виктор ничего не сказал. Но красноречиво не сказал. Не по-доброму.

Вот я и предложила:

– Хочешь еще разок взглянуть на свою шину, а?

– Была мысль, может, кто-нибудь в кемпинге одолжит мне домкрат.

– Ладно. Пойдем посмотрим.

И там, около кемпинга, нас ждал еще один небольшой, но приятный сюрприз.

Мест не было совсем. Но милая супружеская пара средних лет, которые только-только оформляли место, услышали, как мы спрашивали, есть ли свободное, и позволили нам поставить нашу палатку на доставшейся им площадке. Сказали, что приезжают каждый год, а потому знают, что места в кемпинге на самом деле большие, а у них всего лишь небольшой домик на колесах, а потому все, что им нужно, – это часть пространства кемпинга, куда можно поставить их автодомик.

Они были очень милы и сказали, что если мы будем вести себя тихо, то можем поставить машину за ними, а палатку разбить рядом с их столом для пикников.

Думаю, это потому, что им понравился Джекс. Они все возились с ним, приговаривая, как он похож на их Кейси, который уже умер.

Видите? Говорила вам, что собака – это плюс.

Они даже одолжили Виктору громадный гаечный ключ (который, думаю, походил на монтировку) с домкратом, и тот поменял шину. Что было хорошо. Потому как теперь парень мог начать думать о чем-то еще.

– По-моему, я хочу сейчас вернуться туда, – сказала я.

– Лады, – отозвался Виктор. – Дай я только руки вымою.

Они все еще были перепачканы от замены шины.

– У-у. Не пойми это неверно, ладно? Только, думаю, мне просто надо самой туда пойти.

Он понял неверно. Я заметила.

– На тот случай, что Ричард там?

– Не думаю, что он будет там. Наверное, просто глупая мысль мне в голову пришла. Но даже если так. Это место, которое я помню, и, по-моему, мне просто нужно пойти и побыть там одной.

– Прекрасно, – бросил он. Будто ругательство какое. – Делай, что хочешь.

Идти пришлось куда дольше, чем я себе представляла. И мне не хватало дыхания из-за того, что оказалась так высоко в горах. И я не могла вернуться и попросить Виктора отвезти меня, потому как он и без того злился. Дело шло почти к самому закату солнца, так что обратно в кемпинг мне пришлось бы шагать в темноте.

Но, как бы то ни было, – у меня получилось.

Мне приходилось много раз останавливаться и отдыхать. Только это было важно. Просто я поняла: это важно. Я хочу сказать, если б не было важно, я бы не проделала весь этот долгий путь, чтобы совершить это. Верно?

Чем бы «это» ни оказалось.

– Простите. Это место занято?

Еще не подняв взгляда, я узнал. Узнал голос. Я был удивлен и в то же время не удивлен.

Я глянул ей в лицо, прикрыв глаза от низко опустившегося солнца. И сказал:

– Я берег его для вас.

– Спасибо, – сказала она. И села.

Где-то глубоко внутри или, может быть, в каждой клеточке моего тела, всегда жила вера по крайней мере в шанс, что Вида способна помнить. Теперь я это знаю – тем ретроспективным познанием, которое подтверждает то, что вам все время было известно. И всегда истинный вопрос заключался в том, хочу или не хочу я этому верить, готов ли поверить этому.

На ней были шорты с сандалиями, а ноги казались такими тонкими, что, думал я, им должна грозить постоянная опасность сломаться, как спичкам. И все же они дотемна загорели под солнцем. Интересно, язвила мысль, как получилось у нее так устроиться в этом мире. Лучше, чем мне порой. Или так только казалось.

– Так это ваша красная роза, – сказала она, дотрагиваясь до лепестков. – Откуда она взялась?

– Какая-то женщина, которую я никогда прежде не встречал. Пожилая дама. Ей показалось, что я грущу, и она оставила мне этот цветок.

– Это и вправду мило, – сказала она. – Значит, вы прослушали мое сообщение. Я вправду рада, что вы послушали сообщение.

– Какое сообщение?

– Я вам оставила послание на автоответчике. В воскресенье утром. Часов в девять или, может, в десять.

– Меня уже не было.

– Почему же вы приехали сюда, если не слышали моего сообщения?

– Ну, это очень длинная и запутанная история.

– Нам, по правде, прямо сейчас не надо рассказывать никаких длинных историй. Или надо?

– По-моему, нет.

Какое-то время мы безо всяких разговоров смотрели на закат солнца. Сколько длилось это время, я, честно говоря, сказать не могу.

Я полез в карман за утешительным камнем.

– Думаю, у меня есть кое-что, что принадлежит вам.

И протянул раскрытую ладонь, на которой лежал камень. Ждал, что она возьмет его. Вместо этого она накрыла мою руку своей и держала так, зажав утешительный камень между своей кожей и моей.

Так мы и сидели некоторое время, наблюдая за тем, как меняется свет в каньоне.

– Сочувствую по поводу Эстер, – произнес я.

– Спасибо, – отозвалась она. И не спросила, как я узнал.

Немного времени спустя я заметил очень высокого худощавого парня с большой собакой, стоявшего на траве над солнечным крыльцом. Может быть, у меня разыгралось воображение, но готов поклясться, что глаза его метали в нас молнии.

Кивком я указал на него:

– Знаете этого парня?

– О-о. Да. Знаю. Лучше мне поговорить с ним.

Она отпустила мою руку, обронив утешительный камень. Встала, снова подобрала его и направилась к парню. Стоило ей это сделать, как тот круто развернулся и потопал прочь. Вида побежала, чтобы догнать его, но не ей было тягаться с его длинными ногами. Она успела только добраться до края солнечного крыльца, где и остановилась. Секунду-другую тоскливо смотрела парню вслед.