– Ну, можешь не просить. Чего тебе париться? Мы ж просто друзья, верно? Я для тебя ничто. Тебе на меня совсем наплевать. Ведь так?

– Виктор, – произнесла я. – Это такая глупость, что я и отвечать не стану. Лучше я тебе вместо этого расскажу кое-что другое.

Подождала. На случай, если он ничего не захочет от меня услышать. При таком раскладе у него будет время сказать мне об этом.

– Хорошо, что?

– Этого больше не случится никогда ни в коем случае.

Молчание.

– У тебя с ним?

– Точно.

– Почему? Он тебя кинул? Сердце тебе разбил? Потому что, если он тебе разбил сердце, я пойду и убью его. Я серьезно. Прямо сейчас и пойду.

– Виктор. Остынь. Он не разбивал мне сердца.

– Так с чего же всему конец?

– С того, что на самом деле ему не я была нужна. Все время было нужно это сердце.

Долго никто ничего не говорил, а потом, еще немного времени спустя, Виктор повернулся ко мне лицом, на котором глаза припухли и покраснели. Я подумала, что с его стороны по-настоящему круто дать мне увидеть, что он плакал. Я имею в виду, он же парень и все такое.

А я на этом сегодня джек-пот сорвала, не так разве?

– Ты о чем говоришь? – сказал он. – Понятия не имею, что это значит.

– Это сердце.

– Что – сердце?

– О, боже мой. Я тебе не говорила?

– Говорила – что?

– Он же тот самый, кто отдал мне сердце. Когда-то оно принадлежало его жене, но потом она умерла. Я тебе на самом деле этого не рассказывала?

– Ты на самом деле мне этого не рассказывала.

– А-а. Извини. Видимо, я думала, что рассказывала.

– Так… Вот-те на. По-моему, теперь я врубился. – Голос его звучал удивленно и словно… почтительно. Я не часто пользуюсь этим словом, но, похоже, тут оно к месту. – Значит, по правде, все это касалось его чувств к покойной жене, а совсем не к тебе.

– Точно. А еще того, какие чувства она к нему испытывала.

– Хочешь сказать, что ты и это помнишь?

– Точно.

– Вот-те на. Странно как-то. То есть… Я хотел сказать не странно. Просто… Это, должно быть, и вправду возбуждает. Так, теперь все? Теперь все прошло?

– Типа того. Думаю. То есть мы вывели, что чем больше будет проходить времени, тем больше оно будет становиться и вправду моим сердцем, как бы во всем-всем моим, если ты понимаешь, о чем я.

– По-моему, да.

Виктор повернулся на спину и закинул руки за голову, разглядывая деревья через открытую сетку на верхушке палатки. Мы не укрывали палатку от дождя, потому как было тепло и приятно.

Я положила голову ему на грудь, а он потом обнял меня одной рукой.

– Мне жаль, что ты провел дурную ночь, – сказала я.

– Так… С нами-то что?

– А что с нами?

– Что теперь делать будем?

– Я хочу поехать домой и повидать маму.

– Правда?

– Ага, думаю, она на лечении. Так что мне надо пройти через это. А кроме того, я же обещала. В том смысле, что она все же моя мать и всякое такое. Она просто зациклилась, думаю. Я до того быстро изменилась, что у нее голова кругом пошла от старания уследить. Ой, и мне надо забрать прах Эстер.

– Потом что?

– Потом мы могли бы еще попутешествовать.

– Правда?

– Конечно. Что мешает?

Мы оба некоторое время смотрели на деревья, а потом Виктор сказал:

– Просто друзья?

– Не знаю. Посмотрим. Выясним, думаю.

– Куда ты хочешь отправиться?

– Ну, куда-нибудь, где надо бы остановиться и снова с Эдди повидаться. А потом, может, в Германию.

– Германию? Это ж ужас до чего далеко.

– Боишься, что твоя машина сломается?

– Ты шутишь, да?

Я села и сильно ткнула его в плечо. А он запричитал:

– Ой! Это-то за что?

– Я шучу. Ты меня что, за круглую дурочку держишь?

– Как сказать. Ты долго взаперти просидела.

– Больные дети тоже учат географию, чтоб ты знал.

– Лады, лады. Извини. – Он немного потер болевшее плечо. – Придется найти кого-нибудь приглядеть за Джексом. Но мы могли бы поехать в Германию. Я так полагаю. То есть говорю, я не представляю, как. Черт, я ведь даже не знаю, как мы ухитримся домой попасть. Но мы сообразим. Как-нибудь. И как теперь твое сердце себя чувствует?

– Оно устало, – сказала я. – И опечалено. Но оно чувствует себя так, словно на чуть-чуть стало больше моим, чем прежде.

Я снова положила голову ему на плечо и немного погодя, думаю, мы оба уснули.

Знаю, что я – уснула.

Когда мы выруливали со стоянки кемпинга, я схватила Виктора за рукав:

– Э-э-э. Езжай туда. Лады? Ну, прошу. Едем обратно к «Сторожке», хорошо?

Он уже выворачивал прочь от каньона. Вы ж понимаете. К дому.

– Зачем? Забыла чего?

– Открытку нужно купить.

Видела, как меркнет его лицо.

– Вида…

– Нет, Виктор. Это не то, о чем ты думаешь. Это не Ричарду. Мне нужна открытка, чтобы матери отправить.

– А-а. Лады.

Голос слегка смущенный. Может, гадал, с чего это такая срочность ни с того ни с сего. Но не спорил.

Заехал на парковку гостиницы, а потом ждал в машине, пока я вышла и прошла к обрыву, как мне представлялось, наверное, в последний раз. В этих словах нет ничего болезненного или еще чего. Может, придет день, и я смогу вернуться и опять увидеть каньон. Тут дело в том, что я вбила себе в башку, что хочу повидать побольше нового. А не еще и еще раз одно и то же.

И к тому же, хотя и прекрасно, что это место так много значило для Лорри, я не Лорри. Я – это я.

Пока шла, мимоходом подумала, здесь ли где-нибудь еще Ричард. Может, он уже рассчитался с гостиницей и уехал домой. Или, может, я с ним нос к носу в любую минуту могу столкнуться. Поймала себя на том, что всматриваюсь во все машины, будто смогла бы отличить, тут его автомобиль или нет, что до невероятности глупо: я машину Ричарда не узнала бы, даже если ее увидела.

Зашла в сувенирную лавку, там никого не было. Что было добрым знаком. Около Большого каньона всегда ждешь толпы народа, так что то, что я попала в тот небольшой промежуток времени, когда затишье, казалось… ну, как я сказала, добрым знаком. На самом деле даже еще лучше. Это казалось даром судьбы. Я отделяла время, просто шагая сквозь него.