Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осгуд заулыбался, подхватил корзину и поспешно покинул кабинет. Едва за ним закрылась дверь, Афанасиус схватил конверт, разорвал и двинулся к камину, на ходу читая письмо. Потом скомкал бумагу, бросил в холодный камин, поджег и стал наблюдать, как исчезают в пламени опасные слова, как рассыпаются они пеплом. Этот пепел он старательно растер рукой в мелкий порошок.
В письме говорилось: «Сегодня ночью».
Афанасиус выпрямился и быстро вышел из кабинета, припоминая в подробностях все, что еще сообщалось в письме. Вытер руки и направился в лазарет.
Брата Садовника Афанасиус услышал, еще не успев увидеть его.
Приглушенные стоны и причитания разносились по притихшему коридору, который вел к изолированным пещерам лазарета. В этих причитаниях слышалась такая боль и отчаяние, что Афанасиусу невольно захотелось бежать отсюда, зажав уши руками. Ему показалось, что стенает неприкаянная проклятая душа, ускользнувшая из мрачных бездн ада. Невыразимая мука и безумие звучали в стонах больного, ввинчиваясь в самые отдаленные, первобытные уголки мозга, где живут наиболее сильные человеческие страхи.
Он пошел по коридору и, ориентируясь на звук, приблизился к одной из палат. Потом сделал глубокий вдох, облизнул пересохшие губы и толкнул тяжелую деревянную дверь.
Ему сразу же бросилась в глаза похожая на призрак фигура одного из братьев-лекарей, который нес дежурство. А позади него корчилось на кровати обнаженное тело брата Садовника. Его раздели полностью, оставив лишь набедренную повязку, и крепко привязали к металлической раме толстыми холщовыми ремнями цвета выбеленных солнцем, дождем и ветрами костей. Местами на ремнях темнели коричневые пятна, влажные и источавшие неприятный запах. Вздувшаяся волдырями кожа была покрыта глубокими рубцами и царапинами — больной расчесывал ее ногтями так ожесточенно, что казалось, будто он побывал в лапах какого-то хищного зверя. Да и сейчас кулаки его связанных рук непрестанно сжимались и разжимались — он жаждал чесаться, но не мог, и оттого из его охрипшего горла исторгались жалобные завывания.
Едва Афанасиус шагнул через порог, брат-лекарь обернулся и выставил вперед руку в хирургической перчатке, не позволяя приближаться к больному. Афанасиус отступил в коридор, лекарь последовал за ним, плотно прикрыв дверь и тем значительно уменьшив шум. И только после этого сдвинул закрывавшую лицо маску. Это был брат Сименон, один из старших лечащих врачей. Без единого слова он протиснулся мимо Афанасиуса и прошел дальше по коридору.
— Что с ним такое? — спросил Афанасиус, догоняя врача.
— Непонятно. Поначалу мне думалось, что то же самое, что сгубило Посвященных, но у них было нечто вроде геморрагической[68]лихорадки. Здесь же случай совершенно другой. Мы взяли на анализ кровь и образцы выделений из нарывов, но до сих пор не удается идентифицировать их ни с одним известным заболеванием. Симптомы несколько схожи с симптомами оспы, поэтому мы и поместили его в изолятор, однако сходство далеко не полное, и я лично думаю, что это не оспа. Имеются и некоторые указания на бубонную чуму, но оба эти заболевания сейчас почти не встречаются, так что совершенно не ясно, как он мог заразиться тем или другим.
— Он расчищал сад, — сказал Афанасиус, припоминая последнюю встречу с Садовником.
— Да, я знаю о болезни деревьев. Об этом я уже думал и допускаю, что причина именно в этом. Существуют грибки и споры плесени, способные за короткий срок поразить иммунную и дыхательную системы. Они могут вызывать острую аллергическую реакцию, в результате которой образуются микотоксины, либо непосредственно приводить к микозу, то есть острому грибковому заболеванию. Наблюдая состояние кожных покровов брата Садовника, я склонен подозревать, что мы действительно имеем дело с микозом, хотя я ни разу не слышал о возбудителе, способном вызывать его так стремительно. Мы надеемся, что нам удастся выделить культуру микроорганизмов, поразивших растения, и проанализировать степень их опасности для человека. Однако, как я понимаю, садовникам приказали сжечь все пораженные ветви.
Афанасиус вспомнил черный ядовитый дым, столбом поднимавшийся в ясное небо, и кивнул.
— А как быть с помощниками брата Садовника?
— Этот вопрос заботит меня больше всего, — ответил Сименон, останавливаясь у следующей массивной двери и открывая ее. Дверь вела в самую большую палату монастырского лазарета.
Узкое сводчатое помещение походило на большой подвал. У каждой из двух длинных стен вытянулся ряд из четырех коек — всего их в палате было восемь, — и на каждой лежал монах. Когда дверь отворилась, все они как по команде посмотрели на входящих, и Афанасиус увидел в каждой паре глаз одинаковое выражение страха. Медики поместили сюда на карантин всю садовую бригаду. В палате хлопотали еще три лекаря, все в масках и голубых резиновых перчатках. Они по очереди осматривали монахов, выискивая любые ранние симптомы заболевания, и время от времени брали у них кровь на анализ.
— Мы почли за благо изолировать всех, кто имел непосредственный контакт с больными деревьями, пока не установлено, что брат Садовник заразился от чего-то иного.
Стоны и вопли, долетавшие по коридору из изолятора, усилились, как будто брат Садовник отзывался на упоминание своего имени. Стоны были слышны всем, кто находился в палате. Молоденький монах на ближайшей к двери койке разрыдался. Он закутался в больничные простыни подобно ребенку, который старается спрятаться от пугающей темноты, и не сводил глаз с открытой двери, словно опасался, что стенающее существо сейчас придет по его душу.
Сименон захлопнул дверь и заторопился по коридору назад, на ходу отыскивая в кармане шприц с каким-то успокаивающим препаратом.
— А если дело все же в болезни деревьев, — вернулся к прерванному разговору Афанасиус, — когда у остальных проявятся те же симптомы?
— Брат Садовник первым вступил в контакт с этой инфекцией. Симптомы появились меньше чем через сутки. Так что если причиной является болезнь растений и если любой из садовников заразился тем же путем, то мы увидим это очень скоро. — Дойдя до двери, Сименон снова опустил на лицо маску. — Я склонен полагать, что это станет ясно часа через два-три. Если остальные не инфицированы, мы сможем в буквальном смысле дышать свободнее, а для брата Садовника сделаем все, что в наших силах. Если же они заразились, то будем надеяться, что принятые нами меры предотвратят дальнейшее распространение заболевания. Но есть и третья вероятность. Возбудитель, возможно, является более опасным и острозаразным — неким болезнетворным микроорганизмом, который передается воздушным путем, — и тогда мы все в Цитадели, до последнего человека, уже им заразились. Мы ведь все были в соборе вчера вечером, когда брат Садовник принес туда первую пораженную болезнью ветку и бросил у самого алтаря.
Афанасиус вспомнил, как раскололась та ветка, ударившись о каменный пол, как поднялось из нее видимое в свете свечей облачко сухой пыли, похожей на струйку дыма.