Игорь еще с тренингов запомнил мудрые слова: боль неизбежна, но страдания – личный выбор. Страдать из-за ухода Нади он не собирался, хотя больно было.

Игорь ощущал, как его неприкаянная нежность стекает вместе с начинающимся дождем по крышам домов и иногда падает на нахохлившихся птиц. За эту нежность он много лет и не мог себя простить.

А о нем, кроме Нади, как он считал, никто в мире по-настоящему не плакал.

Бегемот никогда не попрошайничал. Он горделиво помахивал хвостом, делая вид, что уходит прочь, а сам высокомерно оглядывался, понуждая всех вокруг чувствовать себя жестокими виновниками вселенского мора. «Нелюди, йеху!» – различалось в его мурлыкании со скрежетом и обидой. На артистическом поприще его эмоциональный развод произвел бы фурор.

– Может, на тебе деньги зарабатывать? А то ходишь бесполезный, даже мышей-полевок ловить не умеешь. – Надя с появлением Степы совсем разучилась бывать одна дома и, когда он отправился к бабушке в Вильнюс на майские праздники, чтобы не разговаривать сама с собой, вела постоянные беседы с котом.

От нравоучений Надю отвлек звонок в дверь.

– Простите, у вас не будет луковицы? – На пороге стояла миловидная, чуть полноватая женщина с одутловатым лицом и немного опухшими веками. Волосы цвета воронова крыла были забраны в хвост, темные глаза выражали спокойствие и негу, а голос звучал маслянисто и как-то по-доброму. Надя пару раз встречалась с ней в лифте, но определить, из какой она квартиры, так и не смогла. Да и возраст ее с ходу бы не назвала – бывает такой типаж женщин, кому может быть в диапазоне от тридцати до пятидесяти.

– Будет. Проходите, я пока принесу из холодильника. – Надя была отзывчива и не умела отказывать людям в помощи. Тем более в такой мелочи, как луковица.

– Кстати, огромное спасибо, – проговорила женщина, едва переступив порог и чуть замявшись.

– Да не стоит благодарности, это же всего лишь луковица, – начала отнекиваться Надя.

– Нет, я благодарю вас за то, что последние месяцы мой сын засыпает не под «Игру престолов», а читая «Белую гвардию» Булгакова и «Войну и мир» Толстого. А еще пересмотрел всего Дэвида Линча.

– Послушайте, я правда не знала, что ему семнадцать лет! – начала оправдываться Надя, поняв, что перед ней стоит Колина мать.

– Меня, кстати, Валентина зовут. И я вам не враг! – улыбнулась она, заметив, как смутила Надю своей благодарностью. – Не переживайте, я спокойно отношусь к тому, что между вами произошло. Сама замуж вышла в семнадцать лет, когда моему мужу было тридцать восемь. Так что не мне вас судить. А я смотрю, вы ничего не стали переделывать после Веры? – Валентина, оказавшись за порогом, сразу цепким хозяйственным взглядом оглядела квартиру.

– Может, хотите чаю? – решила проявить гостеприимство Надя. Особенно после того, как в ходе разговора выяснилось, что Валентина не только знала Веру, но и бывала в ее доме.

– Не откажусь.

Наде были симпатичны женщины вроде Валентины – своей прямотой, любопытством, хозяйственностью, нерасторопностью и мягкостью взгляда.

– А я ни единого дня в своей жизни не жила одна. Всегда кто-то был под боком. Так что я вам даже немного завидую, – произнесла Валентина, после того как сделала пару глотков горячего травяного чая.

– А мне иногда хочется, чтобы вокруг был галдеж, грохот на кухне по выходным – как в детстве, когда все гремят и ругаются, а потом дружно, перебив всю посуду, чистят картошку, – поделилась Надя.

– А для меня воскресная тишина переулков – космос. Пустой бульвар, редкие прохожие. Вчера видела потрясающую еврейскую процессию, кстати. – Из уст Валентины это звучало примерно как «вчера видела очень недорогую докторскую колбасу в мясном отделе».

Надя хихикнула, но вовремя взяла себя в руки.

– Жаль, что ветхие старушечки со снежно-белой сединой и тряпичными зонтиками от солнца вымирают как класс! – по-старчески вздохнула Надя и тут же в мыслях отругала себя за подобное нытье.

– Мне нравятся переулки Таганки и Чистых прудов, там меньше помпезности, чем в арбатских переулках. И нет туристов, что тянутся за шапками-ушанками и матрешками. – Валентина выглянула в окно. – А как Вера поживает, не знаете?

– А Вера Ефимова умерла несколько месяцев назад.

– Да вы что! – Валентина испуганно сложила руки на груди и побледнела. – А сын теперь где живет и с кем?

– С отцом живет, в соседнем доме. Держится молодцом. А вы хорошо знали Веру? – И почему Надя раньше не догадалась, еще перед Новым годом, попросить Колю разузнать у матери про Веру.

– Не очень. Вера мало рассказывала о своей жизни. Даже интернетом практически не пользовалась.

– Как в наше время можно жить без интернета? – удивилась Надя, доставая из холодильника абрикосовый пирог, который пекла для Степы перед его отъездом и который они так и не осилили.

– А зачем он ей? Друзей у нее практически не было. Был муж. Его она и так почти каждый день видела. Был бывший муж. С ним она, по-моему, встречалась еще чаще. Сколько мы с ней ни выбирались выпить по чашке кофе в забегаловку напротив, он всегда тут как тут – сидит за соседним столиком. Были у Веры какие-то любовники мимоходом. Но она даже их телефоны в адресную книгу не записывала. А вы насчет интернета удивляетесь. Она еще года два назад перестала писать книги, иногда выступала на литературных вечерах, книжных ярмарках, и все. А в остальное время занималась сыном, домом и, как я любила их называть, двумя своими мужьями.

– В смысле перестала писать книги? – вдруг опешила Надя.

– В прямом, год назад только отправила в переиздание свои ранние романы и завязала с литературой. Сказала, что больше не хочет торговать своей жизнью. Даже ноутбук на помойку вынесла. Я еще ругалась на нее – ну могла бы и продать. А, ладно, черт с ее ноутбуком. – Валентина отрезала себе еще кусок пирога. – Я знаешь, чего думаю… Она не просто так умерла, – вновь ошарашила сказанным она Надю.

– Чего? – вытянулась та в струну.

– Не выдержала душа ее мук выбора. Осталась бы со Славой, бывшего мужа жалела бы всю жизнь. – Она причмокивала, когда жевала, и вечно останавливалась в разговоре, чтобы положить в рот кусок. – Любила она его. Бывшего. Да и Славу любила. Эх, – махнула она рукой, – вот думаешь иногда, как хочется любви книжной, чтобы кровь бурлила, а потом насмотришься на людские истории и подумаешь, слава богу, что замуж по залету вышла. Никакой головной боли зато.

После разговора с Валентиной Надя в очередной раз убедилась, что рукопись написана не Верой.

Еще давно великий Джон Леннон сказал, что жизнь – это то, что происходит, пока ты строишь планы.

Начало мая оказалось промозглое – дождь стеной отделял жителей соседних домов друг от друга, за его пеленой было не разглядеть прохожих. Люди прятались под зонтами, навесами и одевали детей в цветастые резиновые сапоги.