Надя со Степой ставили кресла, похожие на пляжные лежаки, вплотную друг к дружке и укрывались одним полотенцем. Несколько раз они хулиганили: сковыривали белый налет на стене (декор подразумевал, чтобы соляная комната выглядела как иглу, шалаш, сотворенный из снега) и пробовали на вкус, соль это или так, для антуража, и «соляная пещера» – это просто название.

Бегемот чувствовал приходы Степы и иногда ложился спать прямо в прихожей, чтобы не пропустить гостя. Почти каждый день после школы Степа приходил к Наде делать уроки, а отцу говорил, что отправился к однокласснику. Он боялся, что, если расскажет Илье правду, тот может обидеться, что Степа предпочитает ему общество Нади.

Как-то Надя вышла на улицу, чтобы отправиться к Чистым прудам – кормить со Степой уток картошкой из «Макдоналдса», но ее практически за шкирку поймал Игорь.

– Надя! Ты меня пугаешь. Который месяц не берешь трубку, у тебя все нормально? – Игорь проезжал мимо, увидел из окна машины Надю, стоящую возле подъезда, и выскочил, чтобы с ней поговорить. Игорь выглядел по-деловому: черный костюм, белая рубашка, телефон без перерыва трезвонил в кармане.

– Я просто больше не хочу тебя видеть. – Надя набралась мужества и посмотрела на Игоря. Как долго она плела это кружево из слов, готовила плацдарм для своей женской истерики. И вот настал ее черед быть честной. – Я правда долго ждала, что ты одумаешься. Что твое «люблю» превратится в ежедневные объятия, а не в редкие приезды, когда тебе это удобно. Мне было так больно и страшно без тебя, это было что-то животное, нелогичное, казалось, мне не выжить без твоих прикосновений и что я не смогу дышать. Было ли это любовью? Наверное, не до конца. Раз я до сих пор дышу и злюсь. Просто я нормальный человек из плоти и крови. Я не сектант, как ты. И не умею не обижаться. Я не знаю, что такое самодостаточность, и для меня одиночество – это временный период, а не стиль жизни. И, возможно, я никогда не постигну, что такое любовь без жажды обладания, так что нам с тобой не по пути. – Надя говорила и говорила, а в голове крутилось, что просто она не Алиса, иначе они давно были бы вместе. И это была причина причин. – Я не буду больше выкручивать тебе руки, манипулировать, давить. Свободен, – отшутилась она, а потом добавила: – Знаешь, я тут молиться начала… – Надя вдруг притихла, понимая, что дальше в этой беседе не ускользнуть от кровоточащей правды, не спрятаться под дряхлым навесом от дождя безразличия, который может политься из Игоря.

– О чем молилась? – Игорь хоть и был сектантом, но монолог Нади изрядно полоснул душу, и его пробрало. Он же тоже не железный, каким хотел казаться, и иногда сам был способен на сантименты.

– О том, чтобы ты больше не появлялся. – Надя раскрыла карты, издала сигнал к капитуляции. – Чтобы исчез. Не возникал на горизонте, стоит мне только начать приходить в себя. Чтобы не мечтать и не додумывать лишнего, – сыпала она откровения, будто сахар в чай.

– Надя! – произнес Игорь с новоявленной нежностью, так мягко и с бархатом в голосе, что Надя поежилась, скрестила руки и сделала шаг назад, чтобы сохранить дистанцию. – Прости меня. Прости, что я не соответствовал твоим ожиданиям. Прости меня за то, что я сделал, и особенно за то, чего я не сделал. Я же не враг и никогда не желал тебе зла. Просто я не могу дать то, чего ты хочешь. И чего на самом деле заслуживаешь! – Игорь несколько раз подумывал взять Надю за потную ладошку, но останавливал себя. – Я не могу больше видеть, как ты из-за меня плачешь. С одной стороны, я вроде как ни при чем и плачешь ты из жалости к себе, но, Надя, я прошу тебя, хватит… Я тебя правда люблю. Люблю, как умею. Но если в твоей душе нет спокойствия, то постарайся меня забыть. И, как бы там ни было, я всегда буду рядом и все для тебя сделаю.

– Неужели правда все для меня сделаешь? – Надя подошла совсем близко к Игорю, так, что их носы практически соприкасались кончиками, обхватила его за щеки и нежно провела пальцами за ушами. – Если ты меня действительно любишь, пообещай, а еще лучше поклянись мне в одном… Один раз выполни мою просьбу до конца, не так, как ты считаешь для меня правильным, а ровно то, о чем я тебя попрошу.

– Хорошо. – Он обнял Надю и поцеловал в висок, понимая, как сильно ему не хочется ее отпускать, как хочется забрать к себе и будь что будет, но Игорь уже слишком хорошо изучил жизнь и знал, что дать сейчас Наде надежду на семейную жизнь с ним – апофеоз жестокости.

– Ты даешь мне слово сектанта? – Надя и Игорь соприкоснулись лбами.

– Да. Я же поклялся.

И Надя, обняв его в последний раз, шепнула Игорю на ухо:

– Ты исчезнешь из моей жизни навсегда. И как бы тебе плохо или хорошо ни было, ты больше никогда не объявишься. Ты не рухнешь первоапрельским снегом мне на голову, не напишешь в новогоднюю ночь и не пришлешь подснежники на Восьмое марта. Ты не будешь следить за мной в интернете, ты сотрешь прямо сейчас мой телефонный номер, а если успел запомнить его, вычеркнешь из памяти. И прямо сейчас ты пожелаешь мне от чистого сердца, чтобы я научилась быть счастливой без тебя и встретила настоящую любовь, глупую, наивную, без расстояний, без недоверия, чтобы просто два живых человека встретились и полюбили.

– Надя, ну я же мужчина… И все равно собственник!

– А я женщина… – Надя отвела взгляд. – …которая хочет любить и чтобы ее любили. Пока.

Надя развернулась и пошла по улице. Метров через пятьдесят к ней присоединился мальчишка невысокого роста. В маленьких цепких ручонках он держал пакет из «Макдоналдса» и два стакана с молочными коктейлями. Он с такой неподдельной гордостью делился купленным с Надей, что Игорь, не зная, кто это, чуть не подумал, что все это время Надя скрывала от него сына. Правда, потом порадовался: о Наде есть кому позаботиться, будь это сын или просто соседский мальчишка… Игорь вряд ли бы поделился с ней картофелем фри, а этот… последний чизбургер отдаст, судя по виду.

Игорь всегда знал, что все в этой жизни скоротечно и временно, что рано или поздно Надя плюнет на все и уйдет от него семимильными шагами, распрощавшись со странным наваждением, облюбует какое-нибудь сырое и промозглое стрельбище, будет выпускать злобу и обиду вместе с пулями из ружья, начнет нагишом ходить по дому, есть курабье, облокотившись на секретер, и вдруг в этой обыденности заметит, что забыла про него. Это произойдет так внезапно, что сладкое ощущение освобождения ударит в голову как бокал Rose в лучистом закатном зареве Канн.

Птицы расселись на краешке мышьяково-серой крыши дома страхового общества «Россия», как на жердочке, расположившись по размеру, в иерархическом порядке, и жадно поглощали взглядом весну. Эти посиделки-сборы были полны молчаливой надежды.

Птицам никогда не понять людей. Да и не нужно это.

Игорь сидел на грязной, еще не покрашенной после сырой зимы лавке посреди Сретенского бульвара, не боясь испачкать костюм. Уставший, сонный… Он придумывал, куда могла Надя отправиться с этим мальчишкой, и в красках представлял, как они дурачатся и о чем беседуют.

А может, Надя и была именно той женщиной, которая родила бы ему сына? Хотя что уж теперь. Сожалеть об утраченном…