Решение было принято. Он посетил заутреню. После окончания её долго о чём-то беседовал с батюшкой. При расставании заверил, что договор он выполнит. И вот он у хана. Пришёл проститься. Настало время вручения подарков и расставания.

И вдруг в этот момент загудел церковный колокол. Чанибек не был христианином и, естественно, в церковь не ходил, а отсюда — не знал её порядков. Но хорошо запомнил, что колокола просто так не звонят. Он не мог понять причину этого звона. Тут могло быть одно: что-то случилось!

Чанибек схватил князя за руку. Глаза его смотрели тревожно, а круглое лицо вытянулось.

— Что это? — испуганно промолвил он.

— Сегодня поминальный день, когда князя Бориса, святого мученика, убил его сын Святополк.

Тут князь немного приврал. Святополк был братом, а не сыном. Но говорить это не входило в намерение князя, было небезопасно привести такую аналогию. Ведь сам Чанибек убил своего брата.

Услышав это, хан расслабился и уже спокойно, как бы шутя, спросил:

— А у тебя сын большой?

— Нет, — охотно ответил князь, — совсем малец, не как твой!

Хан метнул на него быстрый взгляд, но Симеон остался спокойным, как человек, только что пошутивший. И хан, похоже, успокоился.

Хорошо известно, что любое живое существо, как бы оно ни устало, при виде родных мест оживает. То же случилось и с гребцами на княжеской ладье. Кто-то из них, оглянувшись, изрёк:

— Братцы, скоро будем дома!

Этого было достаточно, чтобы силы удвоились, даже утроились.

Но чем ближе они подплывали к родимой сторонке, тем тревожнее становилось на душе. Первым догадался седовласый гребец:

— Никак гарь, — не то спросил, не то сказал он.

Все задёргали носами.

— Точно! Гарь!

— Лес, наверное, полыхает, — подал мысль седовласый гребец.

— Лес-то лес, а не Москва ль горит? — начали гадать гребцы.

— Князю надоть сказать, — подал кто-то мысль.

— Князь! Князь! — раздалось сразу несколько голосов.

Услышав, что его зовут, Симеон вышел из нижнего яруса[41].

— Чего зовёте? — потягиваясь и позёвывая, спросил князь.

— Князь, гарью пахнет! — закричало несколько голосов.

Он потянул носом.

— Точно! Ну и что? — будучи не в состоянии дать оценку, спросил он.

— Дык, Моск...

Не успели назвать город, как князь, похоже, понял ситуацию:

— К берегу, давай к берегу! — заорал он. — Акинфыч! — позвал князь воеводу. — Да ты где?

— Тута, князь, тута! — из яруса показалась голова воеводы.

В этот момент нос лодии упёрся в берег, произошёл толчок. Князь успел схватиться за мачту и удержался на ногах, а воевода упал к его ногам. Вскочив, он было заорал на гребцов:

— Зенками смотрите, да я вас...

— Не ори, — осадил князь, — я приказал. Давай на берег и добудь мне срочно коня.

Да, Москва полыхала. Откуда это началось, одному Богу известно. Кто говорил, что из Кремля, а те, наоборот, на посад пальцем показывали. Но как бы ни было, горело и там и здесь. В нескольких местах тревожно худели колокола, сливаясь в единый тревожный, пугающий звук.

Было раннее утро. Набат поднял на ноги многих, в том числе и князя Андрея Пожарского.

— Что случилось? — был его первый вопрос, когда он, схватив меч, рванулся на крылец.

Перед его очами возникла страшная картина. Внутри кремля словно кто-то развёл огромный костёр. Языки пламени высоко поднимались над крепостными стенами, сбегая, как по лестнице, вниз. И за стенами полыхало. Андрей скатился кубарем с крыльца и выскочил за ворота. И, как тут не вспомнить Плещея, давнего хозяина хором? Как удачно он выбрал место... Меж двух речушек. Кусты горели на противоположных берегах, но пламя от них не в силах было перепрыгнуть реку. Поняв, что они в безопасности, он заорал на людей, бегавших по двору:

— Воды и коня.

Князь заставил облить себя с ног до головы водой и, вскочив на лошадь, погнал бедное животное сквозь бушующее пламя, прямо на Кремль.

Видя скачущего человека, мужики и бабы, цепочкой стоявшие у речки и передававшие друг другу ведра с водой, заорали:

— Ты куды, полоумный!

Но Андрей не обращал на крики никакого внимания, рвался сквозь пламя вперёд.

В воротах было какое-то столпотворение: кто рвался наружу, кто спешил вовнутрь. Разбираться, упрашивать было некогда. Конской грудью пробил дорогу. И вот княжеские хоромы. Ворота настежь. Полный двор мечущейся дворни. Такое впечатление, что они в растерянное ги, не знают что делать. Крылец и стены начали пылать. Андрей спрыгнул у крыльца и, расталкивая толпу, ринулся внутрь хором. Проход задымлён. Видно плохо. Натянув на нос мокрую тряпицу, он бросился по переходу, поочерёдно открывая двери, крича:

— Есть тут кто?

В одной из комнат он услышал жалобный плач. Заглянув под лежак, увидел двух ребятишек, сбившихся в угол. То были первенец Василий и Костя.

— Давай ко мне! — крикнул Андрей, падая на живот и хватая их руками.

Вытащив, он подбежал к окну. Открыв его, заорал:

— Люди!

На его голос сбежалось несколько человек.

— Держите! — и он одного за другим передал детей.

— Ещё Мишки нету, — услышал он чей-то глас.

Тот оказался рядом, под вешалкой, спрятавшись за одежду. Своими маленькими ручонками он так сильно обхватил шею спасителя, что тому пришлось их немного разжать. Вместе с ним Андрей выпрыгнул в окно.

— Мужики! — раздался могучий глас Андрея. — Становись цепью. Давай воду.

Его команда оживила, обрадовала растерявшихся людей. И закипел бой с огнём. Крылец удалось отстоять. Взялись за стены.

В это время раздался звонкий топот конских копыт. Ещё один смертник рвался к княжеским хоромам.

— Господи, никак князь? — удивился кто-то.

— Дети! Где мои дети? — заорал он, шаря безумными глазами по сторонам.

— Да тута они, тута! — крикнула какая-то баба, передавая очередное ведро с водой.

— Где они, где? — безумствовал князь.

И тут перед ним нарисовалась... княгиня, на руках которой, обняв её за шею, сидел младшенький Михаил.

Князь схватил ребёнка и стал его целовать:

— Митенька, Мишенька!

Потом, словно опомнившись, вновь поднял крик:

— А где Василий, Константин?

— Да вот они, — показала княгиня.