– Будь моя семья богатой, я была бы женщиной, – говорит она. – С пятью или шестью детьми.

Она умолкает и смотрит на Надер, которая немедленно подхватывает шутку:

– Или, что вероятнее, с десятью-двенадцатью!

Они обе смеются над этой мыслью. Дети – это не для них. Если кульминация женственности состоит в том, чтобы стать матерью, то они от нее очень далеки. Надер, бывало, тоже спрашивали, когда она превратится обратно в женщину. Она всегда отвечала одним и тем же словом: никогда.

Окружавшие ее люди когда-то утверждали, что биология однажды возьмет свое, когда она выйдет замуж и родит детей. Она соглашалась – просто для того, чтобы заставить их умолкнуть, – зная, что этого не случится. И Надер, и Шахед верят в то, что я уже слышала от других: если проходишь через первые подростковые годы как мужчина, обратного пути уже нет. Если идешь против природы, природа следует за тобой, приспосабливая тело к психике. Они не совсем точно знают, что́ они такое, и не определяют себя как один фиксированный гендер.

Это была стратегия выживания, которая со временем переродилась в индивидуальность. Шахед высказывает идею о том, чем она стала, которая перекликается с долгой историей ее предшественниц:

– Говорят, что мужчины храбрее, сильнее и ярче, чем женщины. Но некоторые женщины храбрее и сильнее мужчин. Я – воин.

Она сравнивает себя с другими воинами, как в выносливости, так и в силе, во время каждой тренировки по поднятию тяжестей и взрывному бегу. Когда мысли об усталости овладевают ее разумом, она устает быстрее. Если она отталкивает их, то может продержаться дольше. Американцы, которые тренировали ее, говорили, что солдату разум нужнее, чем сильное тело. Ее мать порой беспокоилась, говоря, что нехорошо для женщины использовать свое тело так, как делает она, но Шахед не обращает на эти слова внимания. Следует избегать демонстрации усталости. Воин должен сохранять сосредоточенность, а в остальном не имеет значения, что у этого воина женское тело. Шахед обращается ко мне за подтверждением: ведь на Западе это каждому известно, верно?

Может быть… Традиционные сказки о войне и гендере повсеместно присутствуют и в западных обществах, хотя мысль о том, что в женщинах от рождения присутствует нечто доброе и мирное, не раз доказала свою ущербность. И, несмотря на целый ряд исторических примеров женщин-воинов, женщин по-прежнему традиционно рассматривают как объект защиты.

Погибшие и раненые солдаты всегда были потенциальной политической проблемой. Гибель и ранения женщин – матерей и дочерей – еще труднее объяснить и оправдать. В последние несколько сотен лет лидеры многих стран требовали, чтобы женщины стояли в стороне, пока мужчины сражаются в битвах. Исключение женщин из военных действий даже выдвигалось как мерило цивилизованности общества – разумеется, если в принципе считать войну допустимой для цивилизованности общества.

Есть и другие причины, почему мужчинам следует оставить войну своей прерогативой. В то время как женщины проходят через рубежи взросления на своем пути развития женственности (например, менструация и впоследствии вероятное материнство), для становления мужественности таких явных рубежей не существует.

Когда антрополог Дэвид Гилмор изучал концепции маскулинности для своего исследования 1990 г. «Становление мужественности»{107} (Manhood in the Making), он выяснил, что в большинстве обществ давление на мужчин в плане демонстрации их гендера является гораздо более выраженным, чем те же требования, предъявляемые к женщинам. Уход на войну с целью защищать честь страны и ее женщин всегда был для мужчины верным способом самоопределения. В таком случае, включать женщин в военные действия – значит подвергать опасности один из самых эффективных способов, которыми мужчины доказывают себя в обществе. С раннего возраста культивируя то, что мы можем считать «природной» агрессивностью, в сыновьях, мы воспитываем будущих воинов, полагает профессор по международным отношениям Джошуа Гольдштейн в своей книге «Война и гендер» (War and Gender).

И все же сегодня в армии США женщины составляют 15 % всех состоящих на действительной военной службе{108}. В них стреляют, их сотнями убивают и калечат в Ираке и Афганистане. Несмотря на это, женщины официально не допущены на «строевые должности». Треть постов в морской пехоте США, равно как и в армии, закрыта для женщин; Пентагон принял решение пересмотреть этот запрет для женщин лишь недавно, в 2012 г. Идею о службе женщин в некоторых специализированных подразделениях по-прежнему встречает огромное сопротивление все с теми же знакомыми аргументами: женщины в полевых условиях не так сильны физически или психически, как мужчины. Кроме того, мужчин будет сильно отвлекать от службы такая тесная близость женщин. Однако главная причина нежелания допускать женщин к сражениям, откровенно выраженная несколькими мужчинами – американскими военными чинами, может состоять в том, что это меняет легенду военной чести, ведь мужчинам надлежит действовать как защитникам женщин и родины. самое опасное для военных, – если они не смогут объяснить, почему должны сражаться.

Предъявление убедительной угрозы любимым людям жизненно важно для пропаганды любой войны с ее основополагающей мыслью о том, что война абсолютно необходима для сохранения мира. В западном обществе и, в частности, в американской политической истории женщины по-прежнему служат олицетворением чести своей семьи и страны и собственно поводом для защиты свободы – наиболее часто приводимой причины войны в наши дни.

Свобода – понятие непростое. Я просила многих афганцев описать мне разницу между мужчинами и женщинами, и за эти годы у меня накопились кое-какие интересные ответы. В то время как афганцы-мужчины часто начинают описывать женщин как более чувствительных, любящих и менее физически способных, чем мужчины, афганские женщины склонны упоминать лишь одно различие, о котором я прежде никогда не задумывалась.

Хотите взять минутку на раздумье и догадаться, что это может быть за различие? Вот ответ: независимо от того, кто они такие, богаты они или бедны, образованны или неграмотны, афганские женщины нередко описывают разницу между мужчинами и женщинами всего одним словом – свобода. Примерно так: у мужчин она есть, у женщин ее нет.

Шахед говорит то же самое, когда я задаю ей вопрос, что такое свобода.

– Когда никто не является хозяином твоей жизни, – так она это определяет.